Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 207
выдали каждому участнику эксперимента по тысяче израильских фунтов[176]. На выбор предлагались два варианта: (a) выиграть дополнительную тысячу фунтов с вероятностью 50 % и (b) получить 500 фунтов. Лишь 16 % опрошенных выбрали первый вариант и 84 % предпочли второй. Затем Канеман и Тверски попросили тех же людей вообразить, что у них есть по две тысячи фунтов, и выбрать один из двух вариантов: (с) потеря тысячи фунтов с вероятностью 50 % или (d) гарантированная потеря 500 фунтов. На сей раз большинство (69 %) решило рискнуть, и лишь 31 % участников выбрали второй путь. Любопытно, что в материальном отношении обе задачи есть одна и та же задача. В обоих случаях респонденты выбирали между лотереей первого варианта – с равной вероятностью 50 %-й итоговый выигрыш мог составить как тысячу (a), так и две тысячи фунтов (c), – и определенностью второго, когда им доставалось 1500 фунтов (b и d). В этом и прочих экспериментах исследователи обратили внимание на удивительную несимметричность реакции людей: неприятие риска, когда речь шла о выигрышах, сменялось желанием рискнуть как следует и по возможности предотвратить убытки[177].
«Нарушение инвариантности» – лишь одно из множества возможных эвристических искажений (искаженных способов мышления или обучения), которые и отличают реальных людей от homo oeconomicus из неоклассической экономической теории – тот, принимая исключительно рациональные решения, основывается на всей полноте информации и держит в уме ожидаемую полезность для себя возможных исходов. Эксперименты выявили целый набор когнитивных ловушек для нашего разума:
Эвристика доступности заставляет нас при принятии решений хвататься прежде всего за те факты, что первыми приходят на память, а не за действительно необходимые нам сведения.
Знание задним числом: мы считаем событие более вероятным после того, как оно произошло (ex post), чем до (ex ante).
Проблема индукции подталкивает нас к формулированию общих правил в отсутствие всей необходимой информации.
Ошибка конъюнкции (или дизъюнкции): мы часто переоцениваем вероятность одновременного совпадения, скажем, семи событий с вероятностью 90 % каждое и недооцениваем вероятность того, что произойдет хотя бы одно из семи событий с индивидуальной вероятностью 10 %.
Предвзятость подтверждения: мы куда охотнее ищем свидетельства истинности исходной гипотезы, чем аргументы против нее.
Эффекты контаминации случаются, когда в расчет берется внешне подходящая, но совершенно бесполезная информация.
Повинуясь эвристическому аффекту, мы частенько позволяем предубеждениям замещать трезвое сопоставление выгод и издержек.
Пренебрежение масштабом: когда чем-либо необходимо жертвовать, мы жертвуем то слишком много, то недостаточно, обрекая себя на неоправданно высокие потери.
Сверхуверенность при калибровке: получив некоторое ожидаемое значение того или иного показателя, мы заведомо сужаем допустимые пределы ошибки – так называемые «доверительные интервалы» (иными словами, в человеческом сознании «лучший вариант» сливается с «наиболее вероятным»).
Эффект свидетеля означает, что мы готовы снимать ответственность с индивидов, если они является частью толпы[178].
Люди могут заблуждаться еще очень по-разному. Термин «когнитивный диссонанс» придумал американский социальный психолог Леон Фестингер. В своем фундаментальном труде, написанном в 1957 году и посвященном данному предмету, Фестингер утверждал, что при наличии противоречия «возникает психологический дискомфорт» и что по этой причине «существование [когнитивного] диссонанса… будет мотивировать человека [находящегося в таком состоянии] к попытке уменьшить степень диссонанса и достичь консонанса»[179]. И вдобавок, «когда имеет место диссонанс, помимо того, что индивид будет стремиться к его уменьшению, он также будет активно избегать ситуаций и информации, которые могут вести к возрастанию диссонанса»[180][181]. Но есть убедительные свидетельства того, что многие люди могут научиться жить с таким диссонансом довольно долго. Когнитивный диссонанс часто состоит в том, что на людях мы говорим одно, а в частной беседе – совсем другое. Когда-то это было основой жизни в коммунистических системах по всему миру. Но оказывается, что и в капиталистических обществах люди могут с легкостью делать то же самое – скажем, летать на частных самолетах на конференции, посвященные глобальному потеплению, – и едва ли испытывать какой-то дискомфорт, который предсказывает социальная психология.
А еще можно рассмотреть концепцию «категориальной ошибки» – этот термин ввел оксфордский философ Гилберт Райл. В книге «Понятие сознания» (1949) он привел типично английский пример. «Иностранец, впервые следящий за игрой в крикет, узнает обязанности подающих, принимающих, забивающих игроков и судей. Затем он говорит: „Но ведь на поле нет никого, кто отвечал бы за обеспечение командного духа!“»[182][183] Далее Райл высказал свою самую знаменитую мысль: Рене Декарт ошибался, когда представлял сознание человека как «призрак в машине»[184] – иными словами, как нечто отдельное от тела. У нас нет отдельных сознаний, как и у команды, играющей в крикет, нет двенадцатого игрока, который отвечал бы за «боевой настрой». И все же современный дискурс полон подобных категориальных ошибок – к примеру, таких, как заблуждение, согласно которому кризисы национальных государств похожи на проблемы отдельно взятых людей лишь потому, что национальные государства состоят из миллионов таких людей.
В аду колокола звонят
Было бы очень приятно считать, что в конце 1600-х годов человечество перешагнуло порог, отделяющий предрассудки от науки, – как предположил Кит Томас в книге «Религия и упадок магии»[185]. На самом деле «наука» – сфера сложная и спорная, в которой новые парадигмы лишь медленно одолевают старые, – так еще много лет назад утверждал Томас Кун[186]. Более того, научными методами можно злоупотребить, получив тем самым сколь угодно много ложных корреляций, – например, между шансами на выживание больных лейкемией, которым делают трансплантацию стволовых клеток, и знаками зодиака[187]. В то же время научный прогресс привел не только к упадку магического мышления, но и к отказу от религиозной веры и обрядов. И это, как предвидел Гилберт Кит Честертон, имело одно непреднамеренное последствие: в сознании людей возникли пустоты и их заполнили новые формы магического мышления[188]. Современные общества очень падки на суррогатные религии и магию, что ведет к новым видам иррациональной деятельности. А это, при ближайшем рассмотрении, во многом подобно поведению людей до 1700 года.
И немалое удовольствие доставляет мысль, что столь упорные заблуждения можно преодолеть – при помощи методов «суперпрогнозирования», предложенных политологом Филипом Тетлоком. Он стремился избавиться от индивидуальных предрассудков, устраивая состязания искусных прогнозистов и обращаясь к различным формам подотчетности[189]. Но когда в рамках его «Проекта здравого суждения» (Good Judgment Project) обсуждалось, проголосуют ли британские избиратели за выход из Европейского союза (как раз перед тем, как они именно за это и проголосовали), даже самые лучшие прогнозисты
Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 207
