беру свой телефон и звоню.
— Папа?
ГЛАВА 17
— О Линда, как же я рад, что ты наконец позвонила, — говорит отец. — Я уж думал, что ты никогда больше не дашь о себе знать. Но я не стал бы сердиться, — торопливо добавляет он.
Я слышу, как он нервничает, спотыкаясь на словах, и определенно боится сказать что-нибудь не то. Надо признать, что я чувствую от этого некоторое злорадство, потому что понимаю: теперь я обладаю властью над отцом, который разрушил большую часть моего детства или даже всей моей жизни.
Но, хочу ли я теперь того или нет, я в то же время сочувствую этому нелепому человеку, голос которого звучит так, словно он в любой момент разрыдается.
— Встретиться можем? — суховато спрашиваю я.
— Конечно! Я был бы ужасно рад! — радостно восклицает он.
— Тогда можешь сразу прийти в «Бешеную корову»? Это кафе на Кошачьей улице.
— Прямо сейчас? Это сложновато, — неуверенно говорит он. — Я дома один с…
— С твоей дочкой? — заканчиваю я.
— Да, я не могу вот так оставить ее одну…
Эта фраза приводит меня в такую ярость, что я немедленно отключаюсь.
Дочку он одну оставить не может! Ну-ну, с другой дочкой ему это когда-то прекрасно удалось. И хотя я знаю, что он в самом деле не может ребенка… — сколько же ей сейчас? девять? десять? — оставить просто так, без присмотра, его реплика показалась мне такой острой. Такой ироничной. Такой ранящей.
— Да ну и хрен с ним, — говорю я Жюли. — Попрошу маму помочь. Ну, посадит меня под замок до совершеннолетия. Так будет даже безопаснее. Тогда, по крайней мере, у меня не будет риска снова втюриться.
Но тут мой телефон звонит снова.
— Алло?
— Алло, малыш, — говорит он.
— Да?
— Я нашел бебиситтера для Лоранс.
Лоранс? Его дочь зовут Лоранс? Ничего себе имечко для десятилетки!
— Но мне нужно еще доехать из Арденн, так что я к тебе очень нескоро попаду. Ты подождешь? Я прямо сейчас выезжаю.
— Хорошо, — говорю я. — Жду. — И я заканчиваю разговор.
— Давай еще что-нибудь закажем.
— Ты уверена? Мы же так надрызгаемся к тому времени, как твой папаша сюда доберется. Решит еще, что ты поддаешь регулярно.
— Тем лучше. Пусть подумает, что это он меня на алкоголь подсадил, — гнусно ухмыляюсь я. — Будет знать.
* * *
Не знаю, было ли это из-за шока или — что куда более тревожная причина — потому что наши организмы уже привыкли к алкоголю, но мы совершенно трезвы к тому времени, как отец через полтора часа входит в кафе. Посетителей теперь стало чуть больше, но тот бухарик по-прежнему спит, лежа головой на стойке. Если бы он не храпел так громко, я начала бы за него тревожиться.
Хотя я знаю папино лицо только по старым фотографиям, я сразу же замечаю, что выглядит он лет на двадцать старше, чем ему следовало бы. Ему хорошо за сорок, но из-за темных кругов под глазами и морщин на лбу он кажется стариком. К счастью, у него по-прежнему густая копна светлых волос. Волос, которые я унаследовала от него. Я вдруг осознаю, как, должно быть, тяжело было маме, когда, всякий раз глядя на меня или Арне, она вспоминала о нем. Мы с Арне как две капли воды похожи на него. Да уж, если Бог существует, циничный у него юморок.
Папа подходит и протягивает руки, словно хочет меня обнять. Заметив, как я непроизвольно отшатываюсь, он смущенно останавливается.
— Можно присесть? — спрашивает он.
— Да ради бога, — отвечаю я, пожимая плечами.
Почти все во мне толкает меня к тому, чтобы броситься на шею к этому человеку и забыть о случившемся в прошлом, но что-то не дает этого сделать. Что-то внутри меня заставляет вести себя с ним только холодно и резко. Интересно, если это мой механизм самозащиты, где он был, когда Брам попросил прислать ему фото без лифчика, с горечью думаю я.
— Я пошла, — говорит Жюли и встает.
— Спасибо за компанию, Жюли, — отвечаю я и обнимаю ее. — Я тебе позвоню попозже. Или завтра. Ты не волнуйся, все будет хорошо.
— Я хочу тебе сперва кое-что сказать, можно? — спрашивает папа, после того как приносит что-то выпить и усаживается.
Я пожимаю плечами.
— Я знаю, что никак не смогу исправить вред, который причинил тебе, — начинает он. — Я влюбился и словно ослеп. Лучшего оправдания у меня нет. Не знаю, была ли ты уже влюблена, Линда, но поверь мне: любовь может заставить тебя наделать массу глупостей.
Я молчу. Он что думает, что мне двенадцать лет? Разумеется, я была влюблена, а то! Кроме того, я получше некоторых знаю, насколько он прав.
— Я познакомился с Мари-Софи в чат-руме. Мне было тридцать восемь, у меня было двое детей, и мы с твоей мамой очень много работали. Когда мы приходили домой и вы лежали в постельках, мы были такие усталые! Слишком усталые, чтобы куда-то выходить. Слишком усталые, чтобы приглашать гостей. Слишком усталые, чтобы… ну ты понимаешь. Я просто погас. Чувствовал себя отупевшим, скучным, неинтересным. Все, что я делал, это смотрел телевизор. И на работе тоже радости было мало. То и дело сидел сложа руки, но шефу об этом сказать боялся. Боялся, что меня выставят на улицу. Так и начал «втихую дела делать».
Он изображает пальцами в воздухе кавычки. Я и сама нередко так делаю.
— Так я вышел на чат-рум. Я приключений на свою голову не искал. Вовсе нет. Просто хотел время убить. Но Мари-Софи была остроумная, спонтанная, свежая. И прежде всего, она считала меня особенным, интересным. Я и забыл, что такое бывает. Я влюбился в нее без памяти.
Он смотрит на меня, ищет на моем лице реакцию, эмоции. Но я продолжаю таращиться в стол.
— У нас с Мари-Софи началась связь. Тайная. Ей было всего двадцать пять. Она была молода и хотела веселья и кутежей. Когда я сказал ей, что собираюсь уйти к ней от вашей мамы, она была без ума от счастья. Но когда я предложил снимать вместе дом, в котором вы тоже могли бы время от времени жить, все изменилось. Короче говоря, она не хотела детей. И уж тем более чужих детей. А я ведь ей рассказал, что снова хочу быть свободен. О Линда, она околдовала меня. Она меня зачаровала. Я выбрал ее и ушел. Думал, что заставлю ее передумать, если мы подольше
