девочки такое любят, а я особо никаких безделушек ей никогда не дарил. Я следил, чтобы она была сыта и всегда одета по погоде, но как-то пропустил момент, когда дочь захотела выглядеть красиво – все эти модные вещички, косметика и фенечки были не из моего мира, и я даже не задумывался о том, что девушке ее возраста они нужны.
Однажды, когда дочери не было дома, я зашел в ее комнату и с удивлением обнаружил на полочке возле зеркала несколько тюбиков – кажется, это были помада, тушь и карандаш. Очевидно, она купила их сама: я знал, что с 14 лет Наденька начала подрабатывать в свободное время. Я тоже давал ей небольшие суммы на карманные расходы. Купюры я обычно оставлял на кухне возле телевизора: она не хотела лишний раз со мной общаться даже по делу, а я считал, что не вправе заставлять ее.
Помимо цепочки я выбрал небольшую открытку. Внутри она была пустой, и я решил сам написать ей от себя послание, только так сейчас я мог сказать ей то, что было для меня важно. Я написал: «С днем рождения, доченька! Прости меня за все. Я люблю тебя, хоть ты и не хочешь в это верить. Возьми этот подарок – пусть он сопровождает тебя, хоть так моя любовь будет с тобой. Будь счастлива. И еще раз прости».
Открытку я оставил на том же месте, куда обычно клал деньги. А сверху положил коробочку с подарком, сам ушел на работу. Вечером ни послания, ни украшения на кухне уже не было – значит, заметила. Комната дочери была наглухо закрыта изнутри. Я вздохнул, взял бутылку, зашел в свою комнату и тоже заперся – вместе со своей болью и всеми своими страхами.
Александра
После той омерзительной сцены я долго раздумывала, что же мне делать. С одной стороны, мне не хотелось признаваться сыну, что я подслушивала и подсматривала за ним и его девушкой. С другой, я понимала, что нужно как-то прояснить ситуацию. Я решила немного переждать и стала наблюдать.
Увиденное мне очень не понравилось. Когда несчастная девушка бывала у нас в гостях, я замечала, что сын намеренно раскачивает ее. Он мастерски вынуждал ее выдавать самые низменные реакции, постоянно обзывал истеричкой и унижал. Ни разу, впрочем, он не тронул ее и пальцем. Но постоянно издевался. Порой это были такие мерзкие и низкие колкости, что я еле сдерживалась от того, чтобы не прервать их беседу и не выдать себя.
Я наблюдала где-то пару месяцев, но потом все же решилась. Зашла как-то в комнату к сыну и сказала:
– У меня к тебе серьезный разговор, – на это он удивленно вскинул брови, и немой вопрос застыл в его глазах. Ну да, он ведь родительская радость, умница, о чем к нему может быть серьезный разговор.
– По поводу твоей девушки, – уточнила я.
– Вот как. Но мне кажется, со мной уже проводил беседу отец, и признаюсь, мне кажется, что правильно на эту тему говорить с родителем своего пола, – невозмутимо ответил сын.
– Нет, Андрей, я не про интимную составляющую отношений.
– Тогда что же? – в лице сына появилось нетерпение, я явно отвлекала его от чего-то.
– Я видела, как ты с ней обращаешься – это недопустимо, – выдала я. Брови сына снова взлетели вверх, и он потребовал:
– Поясни.
– Ты издеваешься над ней. Я наблюдала за тем, что ты делаешь. Она ведь не истеричка, это же ты специально расшатываешь ей нервы.
– Следишь, значит, за мной, – недобро прищурил глаза сын.
– Я бы не следила. В первый раз я заметила случайно. И подумала, что мне, может быть, просто показалось. Я не хотела тебя в чем-то обвинять беспочвенно, поэтому я решила немного понаблюдать. И теперь я уверена, я должна сказать тебе: ты должен прекратить. Какое у тебя право так обращаться с девушкой?
– А какое у тебя право за мной шпионить и читать мне нотации? – парировал сын и добавил:
– А потом еще и лезть ко мне с такими параноидальными глупостями.
– Я, во-первых, запрещаю тебе так говорить со мной, а во-вторых, обращаться подобным образом с кем бы то ни было, – менторским тоном сообщила я.
– Ты закончила? Шизофренический бред, – бросил сын. Не дожидаясь моего ответа, он отвернулся к окну, давая понять, что для него разговор окончен. У меня внутри все вскипело от такого поведения – что себе позволяет этот сопляк?
– Я не закончила и не смей отворачиваться, пока я тебе не позволю!
– Ты тоже не совсем психически уравновешена, правда? – со злобной усмешкой спросил сын и продолжил:
– Адекватный человек постеснялся бы озвучить подобное вслух.
– Ты чудовище! Ты ненормальный, психопат! Я с детства, с того самого дня аварии знала, что с тобой что-то не так! – заорала я.
– Вот мы и пришли к сути, – удовлетворенно сказал сын, – ты же просто сама неврастеничка. Ты испугалась какой-то мелочи, реакции несмышленого ребенка и возвела вокруг этого пирамиду из собственных страхов. Что тебе видится в твоих мыслях? Ты связываешь события, где нет причинно-следственной связи. Знаешь, кто обычно так делает? Да ты же нездорова, тебе чудится то, чего нет, – ухмыльнулся сын. Мне внезапно стало страшно, мой голос осип, и я прошептала:
– Да как ты смеешь…
– Знаешь, я спишу пока твои странные домыслы на не слишком высокий интеллект, – сказал сын, явно упиваясь ситуацией. Я увидела на его лице то же выражение, когда он издевался над своей девушкой и осознала: он же и со мной сейчас делает то же самое! Он пытается сломать собственную мать и угрожает мне, попутно оскорбляя!
– Но если ты продолжишь нести бред, мне придется серьезно поговорить с отцом. Может быть, это станет опасным для нашей семьи, – как бы задумчиво произнес Андрей. Я не смогла ничего ответить, мне действительно стало очень страшно. Одновременно я чувствовала себя растерянной. Мне это не кажется? Я действительно боюсь собственного ребенка? Это все правда? Но ведь это же просто катастрофа!
Я отступила назад, и на лице сына появилась улыбка победителя. Невероятно. Что же мне теперь с этим делать?
Люся
После смерти мужа мы жили так же тихо и мирно. Одно лишь только изменилось: Марина стала увлекаться различными теориями заговора. Читала какие-то странные книжки, а позже, когда массово почти повсеместно появился интернет, стала искать единомышленников на разных сайтах. Смерть отца она по-прежнему считала таинственной и подстроенной и общалась с такими же помешанными на всякой чепухе конспирологами.
Я лишь
