тем паче можно пожалеть о бесчувствии их. Клевеща на Крест, не видят они силы Креста, наполнившей целую вселенную, не видят, что Крестом стали явны для всех дела боговедения. Ибо если бы сами они искренно вникли умом в Божество Христово, то не стали бы столько насмехаться, а, напротив того, познали бы сего Спасителя міру, познали бы, что в Кресте не вред, но врачевство твари. Если с явлением Креста уничтожено всякое идолослужение и крестным знамением прогоняется всякое бесовское мечтание, если единому Христу поклоняются и чрез Него познается Отец, если противоречащие постыждаются и Христос с каждым днем невидимо преклоняет к Себе души прекословов, – то вправе мы сказать язычникам: как же можно это дело признать человеческим, а не исповедать паче, что Восшедший на Крест есть Божие Слово и Спаситель міра? Мне кажется, что с язычниками делается то же, что и с человеком, который бы стал унижать солнце, закрытое облаками, и потом дивиться его свету, видя, что озаряется им вся тварь. Как прекрасен свет, а еще прекраснее виновник света – солнце, так, поелику наполнение целой вселенной боговедением есть Божие дело, необходимо виновником и вождем в таком успешном действии быть Богу и Божию Слову.
Итак, сперва обличу, сколько могу, невежество неверующих, чтобы по обличении лжи сама собой воссияла наконец истина и для тебя несомненно было, что уверовал ты в истину и, познав Христа, не впал в обман. Думаю же, что с тобой, как с христолюбцем, прилично рассуждать о Христе. Ибо уверен, что ведение о Нем и веру в Него предпочитаешь всему.
2. В начале не было зла, потому что и теперь нет его во святых, и для них вовсе не существует оно. Но люди впоследствии сами против себя начали примышлять и воображать злое. Отсюда же, конечно, образовали себе и первую мысль об идолах, несущее представляя как сущее.
Создатель міра и Царь царей Бог, превысший всякой сущности и человеческого примышления, как благий и все превосходящий добротой, сотворил род человеческий по образу Своему, собственным Словом Своим, Спасителем нашим Иисусом Христом, и чрез уподобление Себе соделал его созерцателем и знателем сущего, дав ему мысль и ведение о собственной Своей вечности, чтобы человек, сохраняя это сходство, никогда не удалял от себя представления о Боге и не отступал от сожития со святыми, но, имея в себе благодать Подателя, имея и собственную свою силу от Отчего Слова, был счастлив и собеседовал с Богом, живя невинной, подлинно блаженной и бессмертной жизнью. Ни в чем не имея препятствия к ведению о Боге. человек – по чистоте своей – непрестанно созерцает Отчий образ, Бога-Слова, по образу Которого и сотворен; приходит же в изумление, уразумевая Отчее чрез Слово о всем промышление, возносясь мыслью выше чувственного и выше всякого телесного представления, силой ума своего касаясь Божественного и мысленного на небесах. Когда ум человеческий не занят телесными предметами и не примешивается к нему совне возбуждаемое ими вожделение, но весь он горе и собран в себе самом, как было в начале, – тогда, преступив за пределы чувственного и всего человеческого, парит он в горних и, взирая на Слово, видит в Нем Отца Слову, услаждаясь созерцанием Его и обновляясь в любви к Нему. Так и Священные Писания о первом сотворенном человеке, который на еврейском языке назван Адамом, говорят, что в начале с непостыдным дерзновением устремлен был он умом к Богу и сожительствовал со святыми в созерцании мысленного, какое имел в том месте, которое святой Моисей в переносном смысле наименовал раем (Быт. 2, 8). А к тому, чтобы видеть в себе Бога, достаточно душевной чистоты, как и Господь говорит: блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5, 8).
3. Таким, по сказанному, Создатель соделал род человеческий и желал, чтобы таким же и пребыл он. Но люди, вознерадев о совершеннейшем и поленившись постигнуть его, охотнее взыскали того, что ближе к ним; ближе же к ним были тело и телесные чувства. Посему уклонили они ум свой от мысленного, начали же рассматривать самих себя. А рассматривая себя, занявшись телом и иными чувственными вещами и обольщаясь этим, как своей собственностью, впали в самовожделение, предпочтя собственное созерцанию Божественного, и, закоснев в этом, не хотя оставить ближайшего к ним, смятенную и возмущенную всякими вожделениями душу свою подавили плотскими удовольствиями, наконец же забыли о своих силах, дарованных Богом в начале. Что это истинно, – можно видеть то и на первосозданном человеке, как говорят о нем Священные Писания. Пока ум его устремлен был к Богу и к созерцанию Бога, он отвращался от воззрения на тело. Когда же по совету змия оставил мысль о Боге и начал рассматривать себя самого, тогда впал в плотское вожделение. И уразумеша, яко нази беша (Быт. 3, 7), и, уразумев, устыдились. Узнали же наготу свою не столько по недостатку одежд, но и потому, что совлеклись созерцания Божественного и обратили мысль к противоположному. Ибо, уклонившись от мысленного устремления к Единому и Сущему (разумею Бога) и от любви к Нему, вдались уже в различные и частные пожелания тела. Потом, как обыкновенно бывает, допустив в себя вожделение каждой вещи и вдруг многих вещей, начали иметь привязанность и к самим вожделениям, а потому стали бояться оставить их.
От сего произошли в душе и боязнь, и страх, и удовольствие, и мысли, свойственные смертному. Душа, не желая оставить вожделений, боится смерти и разлучения с телом; снова же вожделевая и не достигая подобного прежнему, научается убивать и делать неправду. А почему и это делает душа – уместно будет объяснить это по мере сил.
4. Уклонившись от созерцания мысленного, употребляя во зло частные телесные силы, услаждаясь рассматриванием тела, замечая, что удовольствие для нее есть нечто доброе, душа в обольщении своем злоупотребила наименованием «доброе» и подумала, что удовольствие есть само существенное добро; как и человек, помешавшийся в уме, просит меча на всякого встречного и думает о себе, что поступает в этом благоразумно. Полюбив же удовольствие, душа начала различными способами воспроизводить его, потому что по природе будучи деятельной, хотя отвращается от доброго, однако же не прекращает своей деятельности и потому обращает свою деятельность уже не на добродетель и не на то, чтобы созерцать Бога, но, остановясь мыслью на не-сущем, употребляет способности свои превратно, пользуясь ими для измышленных ей вожделений, ибо сотворена свободной, может как преклоняться на доброе, так и отвращаться от доброго; отвращаясь
