— Мой — контрольный, — напомнил Серый. — Милая, на позицию!
Я снова прицелилась, ожидая, что Серый возьмет еще одну винтовку. Но вместо этого он прижался ко мне сзади, накрыл своими руками мои, навел прицел — и выстрелил. Ровно в центр лба нарисованному Марату.
А потом — еще четыре раза, украсив и так дырчатый ватман аккуратным крестом. Черт. Все-таки он киллер. Но я почему-то его не боюсь.
— Вах!.. — хозяин тира разразился восторженной тирадой, которую я не слушала.
Потому что…
Потому что развернулась и поцеловала Серого. Сама. Прямо за стойкой тира. Моя кровь кипела, мое сердце пылало, и хотелось сотворить что-то… что-то… вот совсем-совсем безумное и прекрасное!
— Идем, — велела я, глядя в круглые и ошалелые синие глаза.
— Куда?.. — В ошалелых синих глазах было крупными буквами написано «где тут ближайшая кровать?!».
— На карусель! — припечатала я и потянула Серого за собой.
Туда, где в душной южной ночи сверкало, визжало, грохотало и рычало Раммштайном. «Sonne».
— Карусель! — с непередаваемо злым весельем повторил Иван. — Ага, идем!
— Кари-ина… — прошептал Серый и вдруг рассмеялся.
Громко. Искренне. Заразительно.
И мы пошли — к тому, что сверкало, разноцветно мигало, скрипело и визжало. И рычало голосом Тилля Линдеманна:
— Eins. Hier kommt die Sonne.
— Zwei. Hier kommt die Sonne, — прозвучало рядом со мной, только не басом, а тенором. Ваниным.
— Drei. Sie ist der hellste Stern von allen, — присоединился роскошный, просто роскошный бас.
— Vier. Hier kommt die Sonne.
Один. И появляется Солнце.
Два. И появляется Солнце.
Три. Оно — самая яркая звезда из всех.
Четыре. И появляется Солнце, — нем., из песни «Sonne» группы «Rammstein».
Я аж заслушалась, так они пели! Сволочи! Офигенно! И только когда закончился припев, до меня дошло.
Они — пели! То есть они оба — певцы! Мать… твою же! Только меня судьба могла так обломать.
Пение оборвалось на половине слова. Меня поймали сильные руки, прижали к себе. Попытались прижать.
Я вырвалась.
Отступила на шаг, обвиняюще глядя в синие-синие глазищи… певца. Шоумена, мать его. Самой гнусной, мерзкой, отвратительной твари на свете.
— Ты… Просто уйди. И никогда ко мне не приближайся.
Если бы у меня в руках сейчас была винтовка, я бы выстрелила. Честно. Так что хоть в чем-то мне повезло — винтовки не было, и меня не посадят за преднамеренное убийство.
Сергей
Он так сладко врал,
Что я начала пить чай без сахара
(С) ВК
Перемена в Карине была, словно взрыв. Вот только что она сияла, искрила и смеялась — и бац. Все. Ненависть.
А все потому что кто-то здесь идиот. Забыл обо всем на свете. Расслабился. Запел.
Придурок!
Она же говорила, что терпеть не может артистов. Что-то там у нее произошло.
Черт!
— Ты… Просто уйди. И никогда ко мне не приближайся, — сказала она, как выстрелила. Прямиком в сердце.
Что-то внутри Сергея упало и разбилось, оставив после себя пустоту, от которой ему стало страшно. Так страшно, что он не сразу сообразил, что делать. Как починить. Склеить. Вернуть на место — единственное возможное, единственно правильно. Ее место в его руках.
Да черт же, где его мозги? Сорок лет мужику, а ведет себя как придурок.
— Что это было? — первым отмер Ванька. Нахмурился, перевел взгляд с удаляющейся Карины на него.
— Пипец, — ответил Сергей. — Так, иди отсюда и не попадайся на глаза. Будь человеком.
Ванька только плечами пожал.
— Ладно. Если что надо будет, я на связи.
Может быть Ванька и сказал что-то еще, Сергей не слышал. Он уже догонял хрупкий белый силуэт, пытающийся затеряться в гомонящей курортной толпе.
Догнал.
Очень вовремя — чтобы подхватить ее, споткнувшуюся о брошенную кем-то бутылку.
— Не стоило, — холодно сказали ему, стряхнули его руку и пошли дальше, не оглядываясь.
— Стоило, — мягко возразил Сергей, идя рядом, но не касаясь. — Я не хочу, чтобы тебе было больно.
— Тогда просто исчезни, сделай любезность.
— Ладно. Только объясни мне, идиоту, что случилось.
— Ничего, — буркнула она, передернув плечами.
— Ты смотрела на меня, как на Марата. Чем я обидел тебя?
Она остановилась резко, так что он проскочил пару шагов вперед. Затормозил, развернулся. Уставился в темные, блестящие от злости глаза.
— Пока — ничем, и я намерена так это и оставить. Давай закончим это прямо сейчас, пока все не зашло куда не нужно.
Сергей поморщился. Эти киношно-вежливые слова в ее устах были фальшивы, как предвыборные обещания. А вот страх и злость были настоящими.
— Пока все заходит именно туда, куда нужно. Карина. Я не хочу тебя терять.
— Нельзя потерять то, чего у тебя не было. Извини. Мне пора домой.
— Мне тоже. Идем, я провожу тебя.
— Не надо. Я не хочу! — ее злость наконец-то прорвалась наружу. — Просто оставь меня в покое!
— Я — не он. Не тот, кто тебя обидел. Ну, посмотри на меня, а? Ведь совсем не похож!
Он понятия не имел, кто ее обидел, ну кроме обсоска Марата, но это было неважно. Пока.
Карина все же подняла глаза на него, посмотрела чуть более осмысленно — и чуть более на него, а не на какого-то козла из прошлого. Козла из шоубизнеса.
Черт. Очень тонкое место.
— Знаешь, а ведь похож, — сказала она задумчиво и почти не зло.
Сергей не смог не улыбнуться. С облегчением. Все же Карина — совершенство! Всего пять минут истерики, и все, она уже способна нормально разговаривать. Совершенство!
— Хм. И чем же?
— Ты — певец. Артист, мать ее, эстрады. И зовут тебя так же. И… ты тоже черный. Брюнет, в смысле. Но главное — ты певец. Если бы я знала…
— Что-то бы изменилось?
— Да. Все. Вообще все! — Она резко махнула рукой, словно давала сигнал «пли!».
— Ну слава богу. Значит — все отлично, милая.
— Что тут может быть отличного?! Оставь…
— То, что я не певец. Я не козел из шоу-бизнеса и я не собираюсь тебя обижать. Никогда.
