Но этим дело не кончилось. Всегда найдутся любители встать на защиту Бога – как будто Высшая Реальность, эта неколебимая опора бытия, настолько слаба и беспомощна, что нуждается в их заботе. Такие типы запросто пройдут мимо прокаженной вдовы, вымаливающей несколько пайсов, а на беспризорных детишек в лохмотьях даже и не глянут. Для них это в порядке вещей. Но стоит им только почуять, что Бог в опасности, – и они уже тут как тут. Лица их багровеют, грудь вздымается негодованием, гневные речи так и рвутся с губ. Поразительно, до каких крайностей они доходят в своем возмущении. Страшно представить себе, на что они способны в своей решимости.
Одного они не понимают, эти люди, – того, что защищать Бога надо не снаружи, а внутри себя. Что всю свою ярость им не грех бы обратить на себя самих. Ведь что такое злоба, как не зло, извергшееся из нашей собственной души? И вовсе не на арене общественных дебатов вершится истинная битва добра и зла, а на крошечной площадке сердца. А защита куда нужнее вдовам и бездомным сиротам, чем Богу.
Однажды какой-то невежа выгнал меня из Великой мечети. Когда я приходил в церковь, священник сверлил меня таким взглядом, что о чувстве благодати Христовой не стоило и мечтать. Не каждый брамин теперь допускал меня к даршану. О событиях моей религиозной жизни родителям доносили глухим, напористым шепотком – будто разоблачая чудовищную измену.
Нет, по мне, религия взывает к нашему достоинству, а вовсе не к людским порокам.
Я перестал ходить в церковь Непорочного Зачатия – сменил ее на церковь Владычицы Ангелов. Я больше не задерживался среди братьев моих по вере после пятничной молитвы. А в индуистский храм теперь заглядывал только в людные часы, чтобы браминам недосуг было встревать между мною и Богом.
Глава 26
Через несколько дней после той встречи на бульваре я собрался с духом и вошел к отцу в кабинет:
– Папа…
– Что, Писин?
– Я хочу принять крещение, а еще мне нужен молитвенный коврик.
Несколько секунд до него доходило. Потом он оторвался от газеты и переспросил:
– Что? Что тебе надо?
– Просто я не хочу пачкать брюки, когда молюсь на улице. А насчет этого… Понимаешь, я же хожу в христианскую школу, а крещения так до сих пор и не принял.
– Но зачем тебе молиться на улице? Постой, зачем тебе вообще молиться?
– Потому что я люблю Бога.
– А-а-а… – Мой ответ, похоже, застал его врасплох – чуть ли не смутил. Повисла тишина. Я уж подумал было: сейчас опять предложит мне мороженого.
– Ну, – протянул он наконец, – Пти-Семинер только по названию христианская школа. Там полным-полно индуистов учится. Крестись не крестись, все равно научишься тому же, что и все. И Аллаху тут молиться без толку.
– Но я хочу молиться Аллаху! И христианином стать хочу.
– Так нельзя. Надо выбрать что-то одно.
– Но почему?!
– Это разные религии! Между ними даже ничего общего нет!
– Ничего подобного! Авраама и мусульмане, и христиане признают. Бог евреев и христиан – тот же Бог, что и у мусульман, – так они сами говорят. И Давида, Моисея и Иисуса мусульмане почитают как пророков.
– Но нам-то какое до этого дело, Писин? Мы же индийцы!
– Христиане и мусульмане уже не первый век живут в Индии! А кое-кто даже утверждает, что Иисус похоронен в Кашмире.
Отец не ответил, только взглянул на меня, наморщив лоб, и, видно, вспомнил, что дела не ждут.
– Поговори с матерью.
Матушку я застал за чтением.
– Мама?
– Что, солнышко?
– Я хочу принять крещение, а еще мне нужен молитвенный коврик.
– Поговори с отцом.
– Уже говорил. Он сказал, чтобы я поговорил с тобой.
– Да? – Матушка отложила книгу и глянула в окно – в сторону зоопарка. Наверняка отец почуял этот леденящий взгляд затылком и содрогнулся, так и не поняв, от чего. Матушка привстала и повернулась к книжной полке. – У меня тут есть одна книжка… Тебе понравится! – Рука ее протянулась к томику Стивенсона. Обычная тактика.
– Я это уже читал, мама. Три раза.
– Ох… – Рука ее потянулась левее.
– И Конан Дойла тоже, – сказал я. Рука качнулась вправо.
– А Нараян? Ты же еще не всего Нараяна прочел!
– Мама, я серьезно. Для меня это важно.
– А «Робинзон Крузо»?!
– Мама!
– Да что же это такое, Писин! – Матушка опустилась в кресло. По лицу ее я прочел, что она намерена идти путем наименьшего сопротивления и не свернет с него до конца. Значит, предстояла борьба не на жизнь, а на смерть. Матушка поправила подушку под боком. – Твой религиозный пыл – просто загадка какая-то. И папа тоже не понимает…
– Не загадка, а Тайна, – поправил я.
– Гм-м-м… Я другое имела в виду. Послушай, солнышко, если тебе так уж нужна религия, ты должен выбрать что-то одно. Или индуизм, или христианство, или ислам. Ты же слышал, что тебе сказали – там, на бульваре.
– Не понимаю, почему я не могу исповедовать все сразу. Вот у Мамаджи – два паспорта. Индийский и французский. Почему же я не могу быть индуистом, христианином и мусульманином?
– Это другое дело. Франция и Индия – земные государства.
– А на небе сколько государств?
– Одно, – заявила она, подумав секундочку. – В том-то и дело. Одно государство. Один паспорт.
– Что, на небе – всего одно государство?
– Да. Или вообще ни одного. Такой вариант тоже возможен. Знаешь, сынок, все эти твои штуки – ужасно старомодные!
– Если на небе всего одно государство, разве туда не должны пропускать по всем паспортам?
Тень сомнения легла на ее лицо.
– Бапу Ганди сказал… – начал было я. Но матушка меня перебила:
– Я уже слышала, что сказал Бапу Ганди. – Она потерла лоб и устало вздохнула: – Ну, как знаешь. Черт с тобой.
Глава 27
И вот какой разговор я подслушал тем вечером.
– Ты ему разрешила? – спросил отец.
– По-моему, он и тебя спрашивал. И ты его отослал ко мне,– сказала матушка.
– Разве?
– Да.
– Знаешь, я был ужасно занят…
Сейчас-то ты не занят. Можно сказать, бездельничаешь в свое удовольствие. Если ты сейчас зайдешь к нему, выдернешь у него из-под ног этот его молитвенный коврик и решишь наконец этот вопрос с крещением раз и навсегда, я возражать не стану.
