Что отличало Макса от других ребят, так это его отстраненность и хладнокровие. Тим не верил, что подобное поведение внушил ему отец – Реджи Кирквуд был человеком хорошим, но легкомысленным, как колибри, склонным к сплетням и выпивке. Похожее хладнокровие Тим видел у своих однокурсников в медшколе, у тех, что стали лучшими «скальпелями» в «Джоне Хопкинсе» и «Бет Израэль». Не то чтобы самоуверенность, скорее отсутствие паники или колебаний. Они доверяли и своим инстинктам, и своим рукам, которые приводили эти инстинкты в действие.
Тим не собирался требовать от мальчика слишком многого во время предстоящей операции – даже просить его остаться было ужасно. Раздражающе рассудительный голос HAL 9000 эхом повторил:
«Тим, мне кажется, ты теряешь рассудок. – Мысленным взглядом Тим видел HAL: разумный темный стеклянный глаз, красная точка, которая расширялась и сжималась, словно зрачок. – А теперь и ребенка тянешь за собой в кроличью нору».
«Не слушай эту чушь, – прогремел другой, более обнадеживающий голос. – Ты – врач. Это твой долг. Какой еще выбор – просто смотреть, как человек умирает? А в одиночку тебе не справиться, не так ли?»
Не справиться. Все очень просто.
Тим включил паяльник, чтобы дать тому нагреться.
– Я дал ему обезболивающее.
Анестетик был ненастоящий – всего лишь две перетертые таблетки «Викодина», давно позабытые на дне рюкзака. Лекарство прописали ему много лет назад, когда он восстанавливался после инфаркта в мышце голени. Вполне возможно, что срок годности истек, но, черт возьми, все лучше, чем ничего.
– Он не должен проснуться. – Тим вцепился в одеяло, собранное у горла мужчины. – Готов?
Макс кивнул. Тим откинул одеяло.
МАКС НЕ СМОГ скрыть ужас на своем лице. Такой безотчетный страх испытал бы любой, столкнувшись с человеком, который выглядел так, словно уже не принадлежал к людскому роду.
Незнакомец не походил на человека. Скорее на карандашный рисунок, сделанный туповатым ребенком. Тело состояло из линий. Руки были каракулями. Пальцы напоминали начерченных пауков. Кожа жутко обтягивала грудную клетку, облегала каждое ребро, демонстрируя бороздки мускулов. Грудная кость превратилась в узел, таз – в отвратительную провисшую дугу. Кожа лица была цвета старой меди и так плотно стискивала череп, что Макс мог разглядеть проблески костей вокруг глазниц. Торчавшие, как ручки кувшина, уши были такие тонкие, что загибались внутрь, точно обгорелая бумага.
– Невероятно. Бог мой. У него даже хрящи разрушаются, – с ужасом и благоговением произнес Тим.
«Он выглядит как самый старый из живущих людей», – подумал Макс.
Единственной крепкой частью оставался сильно набухший и выпирающий живот. Мужчина как будто проглотил волейбольный мяч.
– Я собираюсь провести гастростомию, – сказал Тим. – Сделаю небольшой надрез в верхней трети левой прямой мышцы. По сути, тут. – Он провел пальцем под нижним ребром. – Так быстрее и удобнее попасть в брюшную полость. Там совсем немного висцерального и брюшного жира.
– А там вообще есть жир?
– Его тело, должно быть, начало поедать собственные мышцы. Я беспокоюсь о печени… И почти ее не вижу. – Он указал на мягкий выступ на боку мужчины. – Вероятно, она отказала. И теперь находится в стадии отмирания и быстро твердеет.
– Вы сумеете его спасти?
Максу казалось, что это невозможно. Незнакомец принадлежал уже не столько миру Макса, миру живых, сколько миру его отца – миру неподвижных мертвецов в морге.
– Не могу сказать. То, что он все еще жив, это чудо какое-то. Но мы должны что-то сделать, Макс. – Тим испытующе глянул на мальчика, и его веко задергалось. – Верно?
Макс не был уверен. С чего это должны? Может, мужик сам с собой такое сотворил и теперь пожинает результат неудач или неверных решений.
Тим попытался улыбнуться, но мышцы не слушались – получилась скорее ухмылка сумасшедшего. Лицо его становилось то беспечным, то смущенным, словно в душе скаут-мастера боролись противоречивые чувства. Макс гадал, на самом ли деле Тим хочет спасти незнакомца или эгоистически исследует собственные симптомы. Он размышлял об этом, а над паяльником уже начали подниматься завитки прозрачного дыма.
– Как вы думаете, что это такое? – тихо спросил Макс.
Тим взял скальпель. Затем он уставился на свою руку, пока та не перестала дрожать.
– Я устал гадать, Макс. Сейчас немного его разрежу. Совсем чуть-чуть, ладно?
ТИМУ ВСПОМНИЛАСЬ медицинская школа, операционная, где врач-инструктор, склонившись над пациентом, произносил: «Момент всевластия, ребята. Сейчас всё в ваших руках. Так что чтите тело, которое лежит под скальпелем».
Тим сделает все возможное, чтобы почтить тело этого человека… То, что от него осталось.
– Готов, Макс?
Мальчик кивнул.
– Просто следуй моим инструкциям. Не бойся, если я прикрикну или буду требовательным, – ты тут ни при чем. – Он натянуто и безрадостно улыбнулся. – Постараюсь не повышать голос.
Тим коснулся лезвием кожи незнакомца, которая была натянута так туго, что можно было разглядеть поры – миллион крошечных ртов, растянутых в беззвучном крике. Ему не хватало хладнокровной уверенности настоящего «скальпеля» – того, кого можно разбудить среди ночи, втолкнуть в операционную, сунуть в руки инструменты, а он скажет только: «Я все понял» – и приступит к делу.
Редкий дар. Способности Тима были куда скромнее, поэтому он и стал терапевтом в маленьком городке, имея на руках депрессоры языка и манжету для измерения кровяного давления. Раньше его это устраивало, но, едва над плотью человека запел скальпель, Тим страстно возжелал непогрешимой уверенности своих приятелей по медшколе.
Кожа мужчины чуть ниже ребер, словно с нетерпением, разошлась в стороны. За лезвием следовал V-образный разрез, расширявшийся, будто кильватер яхты. Все внутренности посветлели – ребра и мышцы покрывала серебристая пленка.
– Паяльник, Макс.
Тим прижег перерезанные вены. Медицинские инструменты зачастую всего лишь более точная версия тех, которыми пользуются ремонтники.
– Марлю.
Тим промокнул кровь, выступившую из полудюймового разреза на теле мужчины, затем рассеянно вытер пот со лба. Дыхание незнакомца не изменилось. Тим не удивился. Чтобы свалить с ног этого пациента, хватило бы и детского аспирина. Возможно, мужчина уже впал в голодную кому.
«Тимоти Огден Риггс, ты уверен, что принимаешь верное решение? Думаю, тебе следует остановиться», – взял слово HAL 9000.
Новый, возражающий голос – нашептывающий, как теперь думал о нем Тим, – нарастал: «Разве ты смог бы остановиться, даже если бы захотел? Разве ты не желаешь познания, Тим? Тебе ведь НУЖНО это знание?»
Лезвие рассекло тугие сухожилия, обнажив молочно-бледную слизистую оболочку желудка с голубыми прожилками вен. Тим припомнил детские поездки в дом своей бабушки-шотландки и вареные овечьи желудки, которые та раскладывала на кухонном столе. Им предстояло превратиться в хаггис[12], а пока они выглядели сдувшимися воздушными шариками со дня рождения.
