Вина учинившего какое-либо преступление, а с тем вместе и мера следующего аа сие наказания увеличиваются по мере того: чем более было умысла и обдуманности в действиях преступника; чем выше были его состояние, звание и степень образованности; чем более противозаконны и безнравственны были побуждения его к сему преступлению; чем более лиц он привлек к участию в сем преступлении…
Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, 1845 Хоромы Бобруйских на Гильдейской улице были всего в получасе езды, и время это я употребила с пользой. Семен Аристархович как бы дремал, не забывая похрапывать, но губы его шевелились четко. «Жужа» бормотала мне в ухо зоринским басом:
— Про все прочее забудь, отодвинь, твоя задача — по свежим следам убийство раскрыть, ну и внимание на себя отвлечь, пока я другими делами занят буду. Это, разумеется, в случае, если я сочту ситуацию для тебя безопасной. Не торопись, не горячись, сохраняй свежую голову, за пределы домохозяйства ни ногой, попробуй сейчас мне призыв отправить, может, внутри нашего колпака сработает. Ну? Хорошо, я тебя чую. И еще одно, если справишься быстро, результатов не оглашай хотя бы до вечера. Пока мы заняты у Бобруйских…
Синие глаза чародея распахнулись. Кивнув, я отвела взгляд, поправила локон у виска, скользнула рукой с артефактом в карман, повозилась, пряча «жужу» в футлярчик. После незаметно Семену передам, ему больше пригодится.
Ворота особняка оказались заперты, и Федору пришлось в них колотить. Наконец створки распахнулись, и мы въехали на подъездную дорожку, которую помнила я нарядно освещенной и украшенной. Крестовский зевнул, глядя по сторонам:
— Форменный дворец.
Окна первого этажа скрывали глухие ставни, отчего дом казался пустым. Однако на крыльце стоял ожидающий нас ливрейный лакей.
— Возвращайся в приказ, — велела я Федору, — понадобишься, кого-нибудь за тобой пришлю.
Степанов пробормотал «так точно», и когда мы с Крестовским сошли с коляски, стал разворачиваться.
Работаем, сыскарики. С богом!
Лакей пригласил нас внутрь, на его лице читались следы бессонной ночи.
— Господа в кабинете, — ответил он мне на вопрос. — А барин…
— Ваше превосходительство! — Появившийся в прихожей господин Хрущ был бледен, пьян и благостен. — Все-таки самолично решились нас посетить?
Крестовский вожделенно посмотрел на бутылку, которой адвокат размахивал, и протянул:
— Лишь в качестве чародейского консультанта при чиновной барышне, Андрон Ипатьевич.
Сухо поздоровавшись, я спросила, где тело. Сызмальства за мною привычка такая, самое неприятное делать в первую очередь.
Миновав приемную и бальную залу, мы поднялись по лестнице в правое крыло здания, прошли анфиладой разномастных, но одинаково богато меблированных покоев. Я привычно отмечала обстановку: плотные непрозрачные шторы, кое-где раздвинутые, решетки на окнах, до блеска вычищенные камины, черный тюль, скрывающий зеркала. Дом погрузился в траур. Мужчины негромко беседовали, на меня внимания не обращая.
— Все, как велено, исполнили, — хвастался Хрущ, — в том же виде для осмотра оставили…
Мы остановились в конце анфилады перед запертой дверью, адвокат с поклоном передал мне ключ.
— Извольте, госпожа Попович.
Замок поддался, я шагнула внутрь, сдерживая дыхание, и замерла на пороге.
Крестовский присвистнул. И было от чего, подобных спален мне доселе видеть не приходилось, да и не спальня это была. Скорее всего. Вся комната, стены, потолок и даже пол по всему периметру обиты были толстой тканью, или даже тканью в несколько слоев, как внутренности огромного футляра. В центре высилась кровать — обширное ложе с четырьмя балдахинными столбиками, только крепился на них не балдахин, а кованые блестящие цепи, охапка которых свисала также с потолочного крюка.
