Они шли вдоль забора дачного участка. Четырехметровые столбы в снежных шапках, между столбами прутья решетки, за ними выбеленный сад и двухэтажный каменный дом аляповатой архитектуры с претензией на классицизм. Массивный портик, колонны парадного входа, слева пристройки. По очертаниям сугробов можно было угадать цветники.
Лазарев бесцельно скользил взглядом по монотонному забору. Типовое подворье "новых русских", камер наблюдения понатыкано, будка охраны вынесена за пределы участка. Боятся хозяева жизни, рыло у всех в пуху. Вспомнил Васю — ни охрана, ни забор не спасли, а тоже где-то в этих краях жил, дом похожий. Все они на один фасад…
Угрожающее рычание выдернуло Лазарева из философских мыслей — здоровый алабай просовывал на улицу морду, насколько позволяло расстояние между прутьями. Максим прикинул, что раскормленная туша вряд ли пролезет вслед за головой, и продолжал идти рядом с Сержем не сбавляя шага.
Раздраженный пес следовал за ними внутри двора, вдоль забора, считая носом прутья и злобно скалясь. А дальше все случилось быстро: алабай достиг калитки, ткнул ее лапами и выскочил на улицу, прекратил рычать, собрался для броска. Сергей был ближе, пес выбрал для нападения его.
— Стоять, фу! — крикнул Максим, одновременно с этим рука его уже пошла назад за пояс — Лазарев не всегда носил с собой оружие, но в этот раз почему-то взял.
Ощеренные клыки и глаза навыкате не оставляли сомнений, что пес останавливаться не собирается, еще секунда — и прыгнет. Все что мог Сергей, это развернуться, чтобы боком принять удар лап, но грохнул выстрел, собака, уже в прыжке, неуклюже отклонилась в сторону и рухнула на дорогу прямо перед Залесским. Дернула лапами, с хрипом вместо рычания вывалила язык. От простреленной башки по снегу начало расплываться алое пятно. Сергей в оцепенении смотрел на кровь, а из будки уже вылетел охранник и из дома двое мужчин. Они одновременно кричали, те, что из дома на ломанном русском, охранник — отборными матюгами на великом и могучем.
— Бля-а-а-адь, — констатировал Максим, оглядывая тушу алабая. — Вот же блядь, — пистолет не убирал.
Крики мужчин перекрыл истошный детский визг, из дома выбежала темноволосая девочка лет десяти в легком платье и балетках, она кинулась с крыльца через цветник к калитке, опережая мужчин, выскочила на улицу и упала на пса, обхватила руками, принялась трясти, пачкаясь в крови.
— Тигранушка-а-а-а-а-а, миленьки-и-и-и-и-и-й, а-а-а-а-а-а-а-а-а… — Подняла на Макса искаженное страданием и яростью лицо и закричала: — Ты уби-и-и-и-и-ил!
Готова была кинуться на Лазарева, но старший из мужчин удержал.
— Зара! Я сам тут с ними, Зарочка… Иди в дом, прошу!
— Папа! Он Тиграна убил! — И снова рыдать над псом. — Тигра-а-а-ан… Нет, не пойду, не трогай меня! — девочка билась в истерике и не давала себя увести.
— Уберите же ее отсюда! — сорвался мужчина. Он тоже был в домашнем, со всклоченной седой шевелюрой. Второй, что вышел из дома — моложе, бритый наголо. Тяжкий взгляд темных глаз уперся в Макса.
— Ну!
— Баранки гну, закрывать надо, и собаку на привязи держать. Пошли Сергей!
Максим сделал шаг вперед, потянул Залесского за собой. Тот, как очнулся, выдернул руку.
— Макс, ты что! Ты же его убил…
— Нет, стал бы любоваться, как этот волкодав тебя порвет. Пошли!
— Не пошли! — седой кивнул охраннику и бритоголовому, они заступили путь. — Не пошли, дорогой. Ты дочку мою расстроил.
— Папочка! Па-а-а-а-апа! — продолжала кричать девочка. Из дома появились и женщины, увидели ребенка в крови, запричитали.
— Зару уведите, — приказал им седой, — а с тобой разбираться будем, — продолжал он, обращаясь к Максиму.
— Давайте разбираться, — спокойно отвечал Лазарев, удерживая охранника на прицеле, — уголовный кодекс, статья сто пятнадцатая: умышленное причинение вреда, четыреста восемьдесят часов принудительных работ, лишение свободы до четырех месяцев…
— Э, да он законник! А ну-ка, давайте в дом его, и дружка тоже, там поговорим, — начал наливаться яростью бритоголовый. Дернулся было к Лазареву, но не рискнул хватать, видно, рассудил, что тот не только по собакам стрелять умеет.
— Стоять! — укрепил Максим его сомнения. — Сергей, звони сто двенадцать. Пусть приезжают запись с видеокамер посмотреть.
Залесский достал мобильник.
— Не звони, отбой, — седой махнул рукой, мужики отошли. — Зара расстроилась, — совсем другим тоном сказал он.
— За моральный ущерб мы друг другу должны. За собаку я заплачу, — Макс убрал пистолет за пояс, достал визитку. — Вот мои координаты, свяжемся в спокойной обстановке и решим: что, кому и сколько. Мне жаль, что так вышло. Охрану смените.
Седой визитку взял, прочел, кивнул.
— Платить не надо, разобрались уже. Иди своей дорогой, Максим Лазарев, может, и пригодишься еще. — И тут же, вымещая злость, заорал на охранника: — Пошел вон отсюда! Уволен! — глянул на крыльцо. — Зарочка, детка… — на собаку, — э-э-эх, Тигран… — развернулся и пошел в дом.
— А с этим-то что? — бритоголовый пнул мертвую собаку и слился к охраннику в сторожку.
Максим и Сергей остались одни.
— Ебаный ты в рот! Погуляли, — произнес Лазарев. — И чего поперлись? Говорил же, давай Ларисе позвоним.
— Макс, как ты можешь?! Он ведь живой был.
— Так и ты живой, Сереженька, и здоровый. А мог стать инвалидом. Я что, должен был смотреть, как он тебя порвет? Почему всегда я крайний?!
Максим разозлился, выругался от сердца и пошел вперед, не глядя, последует ли за ним Сергей. За спиной услышал:
— Ма-а-акс, да подожди ты! Куда понесся… не сердись…
Не будь этой истории с собакой, Максим бы заметил, что Сергей после их новогодней ссоры какой-то загадочный, но одно на другое наложилось: то концерт с трудным полом, то снег, то собака. А может, Макс устал. Да, так и было, и накопилась усталость не за один день, даже не за неделю. Казалось ему, что катятся их с Сергеем отношения по наклонной плоскости, как санки с горы, и не затормозить, только все быстрее и быстрее. А дальше что? Ну разбегутся, останется Серж один и…
