— Еще… еще… еще… — игриво требовала Элизабет — сладострастная и веселая, одаривая Джонни поцелуями. А Джонни Кэрр — молодой, плененный ею и горящий от страсти, охотно повиновался.
Джонни был до глубины души тронут ее самозабвенностью и благодарностью, которую она не стыдилась выказывать ему, непритязательным обаянием этой девушки и ее бурными и по-детски искренними проявлениями радости. Гораздо позже, когда полночь давно миновала и Элизабет клубком свернулась в объятиях Джонни, согревая его теплом своего разгоряченного тела, она призналась ему:
— Я никогда не думала, что мне придется испытать такое наслаждение. Оказывается, то, что я раньше принимала за радость, — либо настоящий хлам, либо просто пустяки. Благодарю тебя, Джонни. — И, приподняв голову с подушки, она нежно поцеловала возлюбленного.
Это было сказано с такой неподдельной искренностью, почти детской в своей наивности, что Джонни тут же подумал: чего же стоили все женщины, когда-либо промелькнувшие в его прошлом? Впервые в жизни его сердце затрепетало от глубины чувств, которые испытывал по отношению к нему другой человек.
— Я никогда не знала… — прошептала Элизабет, прежде чем уснуть. С довольной улыбкой, как у девочки, получившей подарок, она прижалась к нему еще ближе, ее душистые волосы густым покровом легли на его руку, а теплое дыхание согревало ему грудь. — А теперь — знаю, — закончила она с умиротворенным вздохом.
Чуть позже, когда Элизабет уже спала, она вдруг протянула руку и дотронулась до его лица.
— Я здесь, — прошептал Джонни, успокаивая любимую, а затем взял ее ладонь и запечатлел на ней полный нежности поцелуй.
Когда Элизабет получила уже все, что мог дать ей Джонни, и крепко спала, улыбаясь во сне, он обнаружил, что не может уснуть. Это было так не похоже на него, который в случае надобности мог прикорнуть даже на конской спине. Но тем не менее сон не шел к нему. Он не знал почему, а точнее — не хотел знать.
После того как встало солнце, он разбудил Элизабет Грэм поцелуем и еще раз подарил ей счастье чувственной любви, а потом ушел, унося в душе горечь и ощущение потери. С Джонни Кэрром такое случилось впервые.
Они простились утром. Потому что политика — дрянная штука, и те, кто враждовал веками, не помирятся оттого, что два человека разделили между собой ночь, полную наслаждений.
Как бы то ни было, их разделяла целая пропасть.
Их разделяли нации.
Их разделяли традиции и устои, их разделяла история.
И они оба понимали это.
— Я хотела бы поблагодарить вас от всего сердца, — сказала она напоследок, когда они церемонно прощались друг с другом — так, как если бы совсем недавно не лежали обнаженные в объятиях друг друга. Как если бы обменивались любезностями на дипломатическом приеме. — Благодарю вас за замечательную ночь.
Джонни Кэрр бросил на Элизабет быстрый взгляд из-под ресниц, оценивая, насколько серьезно та говорит. Никогда прежде его не благодарили за это.
Поймав его взгляд, Элизабет улыбнулась, прижимаясь щекой к его груди.
— Судя по твоему лицу, я — первая, кто поблагодарил тебя за это.
Внезапная улыбка тронула уголки его губ.
— Ты действительно первая. И слава Богу. А если бы границы, разделяющие нас, не были так непреодолимы, я бы сказал тебе: «Приходи ко мне в любую минуту…»
— И вряд ли я устояла бы перед этим искушением, если бы только мой визит не стал причиной какого-нибудь международного инцидента.
Джонни и сам бы поддался тому же искушению, если бы не взял так крепко за горло ее отца.
— Путешествовать втайне не представляет никакой сложности. Мы частенько пересекаем границу. Вот если бы только не…
— Мой отец, вы хотите сказать? — В голосе Элизабет внезапно появился холодок.
— Он и его волкодавы. Они только и ищут повода — еще с прошлого года. Мне вовсе не хочется стать их добычей.
— Шотландия на самом деле будет стремиться к независимости?
Элизабет вспомнилось, что в ноябре, когда собрался первый с 1689 года шотландский парламент, он тут же принял несколько воинственных антианглийских актов. Хотя Англией и Шотландией в течение сотни лет правил единый монарх, и поэтому обретение последней подлинной независимости было довольно сомнительно, европейские дворы, надеясь получить собственную выгоду, снова заинтересовались шотландскими делами, и в руках Шотландии таким образом оказалось весьма действенное средство давления на Лондон.
Джонни вздохнул. Он не мог да и не собирался выдавать секреты постороннему человеку, как бы близки они ни были. В конце концов, Элизабет была дочерью его врага.
— Этого хотят очень многие, — осторожно ответил он.
— А ты?
— Ты хочешь, чтобы я рассказал об этом тебе, англичанке? — пошутил он, легонько касаясь пальцем кончика ее носа. — Даже если она прекраснее, чем сама Цирцея?
— Ты и вправду так думаешь? — Голос Элизабет был полон искреннего любопытства.
— Тебе наверняка говорили об этом и другие мужчины.
Она помолчала, словно пытаясь припомнить, а затем просто сказала:
— Никогда.
Пораженный ответом девушки, чья зеленоглазая и золотоволосая красота была не сравнима ни с чем, Джонни спросил:
— Неужели Хотчейн держал тебя под замком?
— Нет, но я была его собственностью.
— И никто не хотел рискнуть жизнью, сказав тебе комплимент…
— Да, примерно так, — согласилась Элизабет упавшим голосом. Однако через мгновение она задрала подбородок и, сопроводив свои слова воинственным жестом, заявила: — Такого со мной больше никогда не повторится.
— Ты говоришь это с такой убежденностью… — шутливо заметил Джонни.
— В моем распоряжении было целых восемь лет, чтобы убедиться в преимуществах свободы.
— Что ж, в таком случае желаю тебе удачи. — Джонни было известно, насколько иллюзорным в те времена являлось понятие женской свободы, но решил не вступать в дискуссию на эту опасную тему.
— С тем состоянием, которое я получила в наследство, удача мне не нужна.
— Возможно, — уклончиво согласился Джонни. Он не считал себя вправе указывать женщине, как ей жить, после одной проведенной вместе ночи. Однако свободные одинокие женщины становились жертвами принуждения самого различного характера. Ему приходилось видеть, как женщины, владевшие деньгами, использовались своими семьями в качестве пешек, и в основе этого всегда лежала корысть.
— Люди Хотчейна в Ридсдейле являются еще одной гарантией моей независимости.
— Конечно, — откликнулся он, думая о том, что люди эти, однако же, не последуют за Элизабет. Им нужен мужчина, который доказал, что может быть лидером, способный пополнять их кошельки с помощью периодических набегов. Джонни полагал, что несколько членов семейства Хотчейнов уже состязаются за право занять это место. — У тебя есть личная охрана? — поинтересовался Джонни.
