— Дерьмо поганое, — буркнул Холмен. — Мне тоже сегодня пришлось побывать в участке из-за твоей сраной машины. Ты принес телевизор?
— У тебя в комнате.
— Лучше не краденый.
— Хватит ворчать. Сказал же — у тебя наверху. Будешь теперь кипятком писать от удовольствия. Все, прием окончен.
Холмен стал подниматься по лестнице.
— Эй, погоди-ка. Тут для тебя пара сообщений.
Холмен моментально насторожился, подумав, что наконец-то позвонила жена Ричи. Он намеренно неспешно повернул голову — сидевший за столом Перри явно нервничал.
— Гейл. Хочет, чтобы ты перезвонил.
— Кто еще?
Перри держал записку, но Холмен не мог разглядеть, что в ней написано.
— Ладно, слушай: когда будешь говорить с Гейл, не рассказывай ей про эту чертову машину. Ты не должен был ее водить, а я не должен был ее давать. Ни мне, ни тебе не нужны неприятности.
Холмен потянулся за бумагой.
— Не расскажу, — пообещал он. — От кого был другой звонок?
Холмен забрал листок из руки Перри.
— От какой-то женщины из похоронного бюро, — ответил Перри. — Она сказала, ты знаешь, что к чему.
Холмен прочел записку. Там был адрес и номер телефона.
Ричард Холмен
42 Берк-драйв № 216
Лос-Анджелес, Калифорния 90024
310-555-2817
Холмен догадывался, что похороны Донны оплатил Ричи, но теперь у него было официальное подтверждение.
— Больше никто не звонил? Я ждал еще одного звонка.
— Разве что кто-то звонил, пока я оплачивал за тебя эти проклятые издержки.
Холмен положил записку в карман.
— Завтра мне снова понадобится машина.
— Только, ради всего святого, ни слова Гейл.
Холмен не удосужился ответить.
Он поднялся к себе, включил телевизор и дождался одиннадцатичасовых новостей. Телевизор был маленький, американского производства, и лет ему стукнуло по меньшей мере двадцать. На экране водили хоровод нечеткие силуэты призраков. Холмен повозился с антенной, чтобы прогнать их, но призраки не ушли. Только заплясали еще неистовее.
12
На следующее утро Холмен выбрался из постели в четверть шестого. Спину ломило из-за паршивого матраса, к тому же он всю ночь ворочался во сне. Он решил, что надо либо всунуть доску между матрасом и пружинами, либо переложить матрас на пол. В Ломпоке кровати были лучше.
Он спустился за газетой и шоколадным молоком и вернулся к себе почитать о том, как развивались события минувшей ночью.
Газета сообщала, что тело Хуареса обнаружили трое мальчишек в заброшенном доме в Кипресс-парке, меньше чем в миле от дома покойного. К статье прилагалась фотография детей, позирующих на фоне полуразвалившегося строения. На заднем плане стояли полицейские. Один из них был похож на Рэндома, но из-за плохого качества снимка Холмен не мог сказать наверняка. Полиция утверждала, что живущий рядом с заброшенным домом человек ранним утром слышал стрельбу. Холмен удивился, почему сосед не вызвал полицию, когда раздались первые выстрелы. Хотя по собственному опыту он знал, что люди все время замечают что-то, о чем не извещают правоохранительные органы. Молчание — лучший друг вора.
Из заявлений, сделанных на месте преступления, следовало, что мертвый Хуарес сидел на полу, прислонившись к стене и сжимая в правой руке дробовик двенадцатого калибра. Следователь утверждал, что смерть наступила мгновенно в результате тяжелого ранения в голову — нижнюю челюсть просто снесло выстрелом. Со слов Рэндома Холмен знал, что дробовик был короткоствольный, поэтому Хуарес легко мог приставить его снизу к челюсти. Холмен вообразил себе Хуареса, его палец, крепко обхвативший курок. Пуля должна была проломить темя и, вероятно, разорвать лицо. Холмен мысленно нарисовал эту картинку. Что-то в ней тревожило его, и он не мог понять почему. Он стал читать дальше.
В нескольких абзацах статьи объяснялись взаимоотношения между Уорреном Хуаресом и Майклом Фаулером, но ничего нового Холмен там не нашел. Он знал людей, которые тянули лямку пожизненного приговора, потому что убивали за обиду куда меньшую, чем смерть близкого родственника. Матерые преступники не сожалели о своем выборе, потому что их понятие о гордости не предполагало другой реакции. Холмен наконец-то понял, что же не давало ему покоя в связи со смертью Хуареса. Самоубийство не вязалось с образом человека, о котором рассказывала Мария. Рэндом предполагал, что Уоррен с женой сняли видео на следующее утро после убийства. Если Рэндом прав, Хуарес, застрелив четверых полицейских, сначала изображал ослика и гримасничал перед камерой, а затем сбежал в заброшенный дом, где впал в такое беспросветное отчаяние, что покончил с собой. Невинные детские игры как-то не согласуются с самоубийством. Близкие Хуареса должны были восхищаться человеком, отомстившим за смерть брата, и защищать его дочку, как королеву. Хуареса ждала впереди долгая жизнь, даже если бы он провел ее за решеткой.
Холмена не покидала эта мысль, пока он вполуха слушал шестичасовые новости. Он отложил газету, чтобы посмотреть запись пресс-конференции, устроенной накануне его допроса. Заместитель начальника полиции Доннелли и в этот раз говорил больше всех, но Холмену удалось различить на заднем плане лицо Рэндома.
Холмен продолжал следить за передачей, когда зазвонил телефон. Резкий звук настолько поразил его, что он дернулся как от удара током. Это был первый телефонный звонок за последние десять лет.
— Алло? — неуверенно произнес Холмен.
— Братишка! Я-то думал, ты в тюряге, блин! Я слышал, тебя взяли!
Холмен не сразу понял, что Чи имеет в виду.
— Ты про вчерашний вечер?
— Твою мать, Холмен! А про что еще? Все соседи видели, как тебя вели, блин, под белы рученьки! Я уж решил — все, доигрался старик! Что ты там делал?
— Просто общался с леди. Нет такого закона, что нельзя в дверь стучаться.
— Мать твою! Надо было самому приехать и дать тебе хорошего пинка под зад — с ума сойти, чуть до инфаркта не довел! Сиди и больше не высовывайся!
— Да успокойся, браток! Они просто поговорили со мной, и все.
— Тебе нужен адвокат? Могу устроить.
— Остынь, дружище.
— Ты убил ее мужа?
— Я тут вообще ни при чем.
— А я, блин, решил, что это ты.
— Это было самоубийство.
— Не верю я в эти россказни. Так и вижу, как ты его укокошил.
Холмен не нашелся что ответить, поэтому решил сменить тему.
— Слушай, Чи. Я тут беру у одного парня машину за двадцать долларов в день. Так больше продолжаться не может. Можешь достать мне тачку?