«Ты должен поехать, — сказал Маркус Роберту. — Я хочу, чтобы у тебя сложилось свое собственное мнение, мне бы хотелось узнать твое впечатление». И вот она, эта картина. Чистая высокая нота игры обычных красок.
Через некоторое время он вернулся к настырной даме. Не было сомнения, что она все время пристально следила за посетителем. «Сейчас, — подумал он, — у нее светлые глаза, как у голодной малиновки, ожидающей крошки хлеба».
— Это единственный экспонат Пэта Фарнаби?
— Боюсь, что да. Это все, что мы смогли выпросить у него.
— Он живет здесь неподалеку, не так ли?
— О, да. В Голлане.
— В Голлане?
— В шести милях от города по дороге к причалу. Это ферма.
— Он фермер?
— Ах, нет. — Дама рассмеялась. «Ей весело, — подумал Роберт, — как будто она играет в старинной пьесе». — Он живет на чердаке над амбаром. — Дама пододвинула к себе листик бумаги и написала адрес. — Если вы хотите повидать его, то найдете здесь.
Роберт взял записку:
— Большое спасибо, — и направился к двери.
— Разве вам не хочется осмотреть всю экспозицию?
— Как-нибудь в другой раз.
— Она такая интересная. — Голос женщины звучал так, будто ее сердце не выдержит, если он не посмотрит еще несколько картин.
— Согласен, без сомнения. Но в другой раз. — Тут он вспомнил об Эмме Литтон. Держась за дверную ручку, Роберт обернулся: — Кстати, дом Литтона далеко отсюда? Я имею в виду не мастерскую, а именно дом?
— Понимаю. Он за углом. Около сотни ярдов вниз по дороге. Там, где синие ворота. Вы не ошибетесь. А вы знаете, что господина Литтона нет дома?
— Да. Знаю.
— Он в Америке.
— И это мне известно.
По-прежнему шел дождь. Роберт сел в машину, завел мотор и поехал вниз по улице, узкой, как нора. Около синих ворот припарковался, перегородив всю дорогу, и прошел в них. Затем спустился по ступеням, ведущим к выложенному плиткой двору, где стояли горшки с затопленными растениями и полуразвалившаяся скамейка. Сам одноэтажный дом был длинным и низким. Неровная крыша и плохо заделанные отверстия от дымовых труб говорили о том, что когда-то это были два или три маленьких коттеджа. Парадная дверь окрашена такой же краской, что и ворота. Рядом висел бронзовый дельфин-колотушка.
Роберт постучал. Сверху на него лилась вода из худого водосточного желоба. Он отступил, чтобы взглянуть, откуда течет вода. И тут дверь открылась.
Он поздоровался:
— Добрый день. У вас водосточный желоб прохудился.
— Откуда ты взялся?
— Приехал из Лондона. Его надо отремонтировать, а то он проржавеет.
— Ты приехал из Лондона, чтобы предупредить меня об этом?
— Нет, разумеется. Можно войти?
— Конечно. — Она отступила в сторону, придерживая для него дверь: — Ты самый безответственный человек на свете. Всегда появляешься безо всякого предупреждения.
— Как же тебя предупредить заранее, если у вас дома нет телефона? А послать письмо не было времени.
— Твой приезд связан с Беном?
Роберт вошел в дом, пригнувшись под притолокой и расстегивая плащ:
— Нет. А что?
— Я подумала, может, он вернулся.
— Насколько я знаю, он все еще греется в лучах целительного солнца Вирджинии.
— И что дальше?
Он обернулся к ней и обнаружил, что иногда эта девушка становилась такой же непредсказуемой, как английская погода. Каждый раз, когда он ее видел, Эмма была другой. Сегодня на ней было платье в красную и оранжевую полоску и черные чулки. Волосы схвачены на затылке зажимом из черепахового панциря, челка заметно отросла и лезла в глаза. Когда он на нее посмотрел, она смахнула челку в сторону ладонью. Этот жест был как бы защитным и разоружающим одновременно и придал ей вид совсем юной девушки.
Роберт вынул из кармана листок бумаги и подал ей. Эмма прочитала вслух:
— «Пэт Фарнаби, дом фермы Голлан». — Она взглянула на гостя: — Откуда у тебя это?
— От дамы из галереи искусств.
— Пэт Фарнаби?
— Маркус им интересуется.
— Почему он сам не приехал?
— Ему хотелось узнать еще чье-нибудь мнение. Например, мое.
— И каково твое мнение?
— Трудно судить, увидев единственное полотно. Я надеюсь, что смогу посмотреть другие работы.
Голос Эммы прозвучал предостерегающе:
— Он очень странный молодой человек.
— Этого и следовало от него ожидать. Ты знаешь, где находится Голлан?
— Конечно. Ферма принадлежит Стивенсам. Мы часто ездили за город на пикник к утесам. Но я не была там со времени последнего возвращения в Порт-Керрис.
— Ты бы не могла поехать со мной туда? Чтобы показать дорогу?
— А как мы туда доберемся?
— У меня машина на улице. Я на ней приехал из Лондона.
— Так ты, наверное, совсем вымотан!
— Нет. Я успел выспаться.
— Где ты остановился?
— В гостинице. Ты можешь поехать? Прямо сейчас?
— Разумеется.
— Тебе следует надеть пальто.
Эмма улыбнулась:
— Если ты подождешь полминуты, я схожу за ним.
Когда ее шаги зазвучали по голому полу коридора, Роберт закурил сигарету и осмотрелся, заинтригованный не столько небольшим домом старой планировки, сколько тем, что перед ним открывалась незнакомая домашняя сторона буйной персоны Бена Литтона.
Синяя входная дверь вела прямо в гостиную с низким потолком и потемневшими балками. Огромное окно с видом на море, подоконник уставлен комнатными растениями — геранями и плющом. Здесь же стояла викторианская ваза с алыми розами. Пол выложен плиткой и покрыт яркими коврами. Повсюду взгляд натыкался на книги и журналы, а также синюю с белым испанскую керамику. В гранитном камине на уровне пола горел огонь. По бокам стояли корзины с принесенными морем дровами. Над камином висела единственная в комнате картина.
Картину он заметил профессиональным глазом, как только вошел в дом, а теперь решил рассмотреть ее более обстоятельно. Это было большое полотно, написанное маслом, с изображением девочки верхом на осле. Девочка была одета в красное платье, в руках держала букет белых маргариток, на темноволосой головке — венок из таких же цветов. Осел стоял по колено в зеленой летней траве, а далеко на горизонте в дымке погожего дня сливались море и небо. Босые ноги девочки свисали с боков животного, на загорелом лице бледными пятнами смотрелись глаза.
Эмма Литтон кисти своего отца. Роберт прикинул, когда это могло быть написано. Ветер усилился и с ведьмачьим посвистом бросил в окно дождем, как горстью гравия. Звук был жуткий, и Роберт представил, как одиноко здесь жить. А чем в такой день могла заниматься Эмма? Когда она вернулась в плаще, он прямо спросил ее об этом.
