Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Сразу после начала блокады я поговорил с Иваном – рассказал ему о беременности Драганы и попросил его под благовидным предлогом эвакуировать ее на «большую землю» при первом удобном случае. Но случая не представилось. Раненых было много, и Иван не собирался решать проблемы за счет ухудшения помощи раненым. Драгана осталась. Мало того, Иван сказал, что получен приказ на эвакуацию в первую очередь с первой возможной партией раненых меня, Юрика и Ангела. И этот приказ обсуждению не подлежал.
…Медикаменты были на исходе, перевязочный материал уже делали из простыней, наволочек и рубашек. Двадцать восемь раненых, из них двое в коме, на интубационных трубках. И самое страшное, что из этих двадцати восьми при отступлении нам могли помочь – и вообще передвигаться самостоятельно – только трое. Мы несколько суток ждали помощь, но ее не было. Наше расположение уже не было секретом ни для хорватов, ни для мусульман-бошняков.
В шесть утра, под нудный аккомпанемент мелко моросящего дождя, с врачами и медсестрами начали обход нашего полевого госпиталя…
Звуки пулеметных и автоматных очередей, взрывы снарядов разорвали серое утро. Все, наступление. Выстрелы и взрывы неслись со всех сторон и не имели четкой доминации по направлению. Однако ни одного взрыва на территории госпиталя не было.
Мы собрались в штабной палатке. Иван спокойно доложил, что началось деблокирование нашего лагеря со стороны самого лагеря и со стороны сконцентрированных групп извне. Сейчас по намеченному плану, при благоприятном стечении и успешности боевой операции, подойдут шесть грузовиков, приспособленных под транспортировку носилок, – и после загрузки мы поедем в Белград. Иван, усталый и абсолютно спокойный, четко объяснил нам порядок выезда и распределения по машинам:
– В первую машину – раненный в голову, с ним еще трое раненых, доктор Артем и операционная сестра Миряна. Во вторую машину – второй раненный в голову, Юра, Радойка и еще трое раненых. В третью машину – Ангел, Драгана и шесть раненых. В четвертую машину – я, Валерия и еще шесть раненых. В пятую – Любица, три сестры и четыре раненых, в шестую – Гордана, две сестрички и четыре раненых. Начинаем подготовку к эвакуации.
На расставленных козлах установили носилки с ранеными, с эвакуационными карточками, прикрепленными в области груди. Работали, несмотря на пальбу и канонаду, спокойно и ровно.
Примерно через час после начала боя к эвакуационной площадке лихо подъехал БРДМ, и за ним потянулись шесть армейских грузовиков. На погрузку ушло не более десяти минут. Перед посадкой в машины мы все встали вокруг Ивана.
– Коллеги, всем спасибо, – коротко сказал он. – Встретимся на «большой земле». Берегите себя. По машинам.
Я обнял Драгану, затем медленно опустился на колени и нежно поцеловал своего сыночка, глубоко спрятавшегося в ее животе. Ему было уже пятьдесят два дня.
Колонна тронулась. Выстрелы были уже вдали.
«Все, кажется, проскочили», – облегченно подумал я.
Но через десять минут пулеметные очереди разорвали тент нашего грузовика, взрывы, стоны и крики раненых. Наш грузовик, взревев, рванул вперед и помчался на предельной скорости по горной лесной дороге. Я увидел, как сзади полыхает авангардно шедшая впереди нас БРДМ, завалившаяся набок в глубокий кювет. Я видел, что машина Юрика не отстает от нас. А дальше был дым, и более ничего не было видно. Опять какофония выстрелов и взрывов.
Пулеметные очереди разорвали тент нашего грузовика, взрывы, стоны и крики раненых.
Мы, кажется, вырвались, если нас опять не поджидает очередная засада. Через минут тридцать бешеной скачки, сумасшедшей гонки мы остановились.
Подъехала машина номер два, затем машина номер четыре, машина номер шесть.
Я не буду рассказывать о том, что со мной происходило после того, как Иван рассказал, что две наши подбитые машины, третья и пятая, остались на дороге догорать, что им на выручку бросились бойцы из двух шедших в арьергарде грузовиков, что перед эвакуацией все получили приказ не останавливаться и прорываться вперед, что подбитые машины будут защищать бойцы из арьергарда…
Погибли все – и Драгана, и Ангел, и раненые, и бойцы из арьергарда. Живым в плен никто не сдался. Гордана с простреленными ногами взорвала себя гранатой.
Через шесть часов, уже в Белграде, мы сдали своих раненых. Все наши доехавшие были живы. Но был ли жив я? Последние сутки для меня превратились в сон, и сон был страшный. Я просто не мог проснуться.
* * *
И вот, спустя двадцать четыре года я смотрел на Игоря и все пытался вспомнить его. Он, видя мои мучения, улыбнулся краешком губ, и улыбка эта была так чиста и так светла, как будто человек видел сокровенное, и при этом глаза его чуть с прищуром испускали лучики добра и теплоты.
– Артем, дорогой, не мучайтесь. Я был тогда с бородой и постоянно в темных очках. Вы могли видеть меня, когда я сопровождал Радована при приезде к нам в отряд. А при утренних построениях я всегда стоял по правую руку командира или иногда замещая его.
И тут меня пробило. Я все вспомнил. Я еще тогда восхищался красавцем-сербом, с отличной офицерской выправкой и изумительно сидящей формой без опознавательных знаков. Он, с идеальной стрижкой и ухоженной бородой, был запредельно похож на Высоцкого, того Высоцкого, что играл в фильме «Высота». Но я даже представить не мог, что этот «серб», красавец-командир – мой соотечественник. Теперь все стало понятно.
Игорь, верно, не знал о перипетиях моей любовной истории, а если и знал, то меня об этом уж точно ни разу не спросили на родине.
Странно, мы вообще по результатам командировки не писали отчетов, рапортов, ничего. И никто с нами по приезде в Москву, а затем в госпиталь не разговаривал. Просто было исполнено обещание, и мы с Юриком были переведены в Главный госпиталь, в Москву.
– Знаешь, Артем, я рад, что в оставшиеся дни я увидел тебя. Я гордился своими соотечественниками, которые работали, как боги, в нашем госпитале. Я не мог к вам подойти, поговорить с вами, ты знаешь, какая была конспирация. Я знал, что вы вышли третьего сентября живыми. Третьего сентября после вашего отъезда из лагеря я еще два дня держал оборону, а затем мы… – Игорь сделал паузу. – Ну, короче, теперь я здесь. Я уже взрослый мальчик, и так же, как ты, видел и знаю много. А вскоре, надеюсь, узнаю все. Я не ропщу. Значит, так предначертано. Я прожил столько разных жизней, что, поверь, помирать абсолютно не страшно.
Когда я узнал об этом, после обследования спросил доктора: «Сколько мне осталось жить?» Он спокойно ответил: «С химиотерапией – год, без химиотерапии – максимум полгода».
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
