I
– Я же говорила, – продолжала Сузуки Мидори. – Здесь настоящий рай для молодых парочек, но мало кто знает про полигон и залежи оружия. – Она аккуратно налила себе пиво по стенке стакана, чтобы не пенилось.
С того дня, как Ивата Мидори поймала разворотившую ей лицо пулю, Сузуки Мидори постепенно, так сказать, под сурдинку прибрала к рукам роль негласного лидера компании. И сейчас остальные три подруги последовали ее примеру и тоже наполнили свои бокалы, нарушив установленный в обществе обычай не наливать самой себе. Все четверо переглянулись, как бы подтверждая, что старое правило больше не действует. Их поведение подтверждало суровую действительность: ни у одной из подруг больше не осталось никого, кто бы мог позаботиться о них, или о ком они могли бы позаботиться. Когда их было шестеро, Мидори просто не задумывались о подобных вещах. Собираясь на квартире или в доме одной из кумушек, они всегда наливали друг другу, приговаривая: «Тебе не помешает еще выпить», или: «Позволь-ка мне за тобой поухаживать». Трое из оставшихся в живых Мидори были заняты в деловой сфере и знали, что в Европе и США мужчины всегда сами наполняют бокалы дам, а хозяин дома точно так же ухаживает за своими гостями, особенно если на стол поданы изысканные и дорогие вина. А ведь совсем недавно в тех же странах довольно широко освещались инциденты на корпоративных вечеринках, когда женщины обвиняли коллег-мужчин в сексуальных домогательствах только на том основании, что последние позволяли себе подливать им в бокалы напитки. Но, как бы то ни было, каждая из Мидори самостоятельно наливала себе вовсе не из ощущения полного одиночества.
– Ну-с, поехали! – провозгласила Сузуки Мидори, и все подняли бокалы.
С тех пор как смерть унесла двоих из них, Мидори невольно начали делать выводы. Никому из них не удалось найти такого мужчину – не считая, конечно, их многоуважаемых отцов, – которому они от всего сердца захотели бы наполнить стакан или которому позволили бы подлить себе вина. А уж теперь, на пороге сорокалетия, шанс найти такового и вовсе приближался к нулю. И все же дело было не в одиночестве. Каждая из Мидори не сомневалась, что испытать всепоглощающую страсть к мужчине ей мешало множество самых разных обстоятельств – семейный уклад, правила поведения в обществе и в рабочем коллективе. И теперь им стало ясно, что вежливая фраза: «Позволь-ка мне за тобой поухаживать» была призвана замаскировать истинное положение дел.
Но почему эти выводы и прозрения, пусть даже и не вполне осознанные, появились у них только сейчас? Может быть, причиной тому послужила внезапная и необъяснимая смерть двух подруг? Почившие Мидори так и не успели разобраться в собственной жизни – и уже не успеют никогда. И теперь именно в их честь оставшиеся в живых Мидори сами налили себе пива и с тихой печалью сдвинули бокалы. Одиночество тут было ни при чем. Ибо все четверо надеялись, пусть негласно и не отдавая себе отчета, что хотя бы у них еще остается шанс.
– Канпай![25] – Подруги дружно осушили бокалы. – За успешную операцию.
* * *
В воскресенье Мидори проснулись довольно рано. Чтобы занять время до вечера, когда у них была назначена встреча с нужным человеком, они собирались взять напрокат велосипеды и исследовать предгорные маршруты. Несколько позже они запланировали привал, чтобы отобедать в итальянском ресторанчике с довольно экзотичным интерьером, изобильным меню и вполне пригодной кухней. После обеда Мидори надеялись славно поиграть в теннис, а ближе к вечеру вдоволь покататься по озеру на катамаранах-лебедях.
– Однажды у меня случился роман с мужчиной, который был буквально помешан на велосипедах. Куда бы мы ни поехали отдыхать, он только о них и говорил. Кажется, это было так давно, а на самом деле, если припомнить, прошло всего каких-то семь лет… – делились подруги воспоминаниями, отправляясь за велосипедами.
Станция проката находилась в крытом металлическим профилем павильоне минутах в десяти от гостиницы. Там, в шезлонге, они обнаружили старика-управляющего в соломенной шляпе, который был немедленно разбужен и выдал им два велосипеда-тандема под названием «Колеса любви» желтого и розового цветов. И теперь Мидори катили вдаль от озера по гладко вымощенной дорожке, вдыхая ароматы утренних трав и подсыхающей земли.
– И вы на многих курортах катались на великах?
– Ну да, то есть нет… Все больше на выходных, как теперь вспомню. Но больше всего мне понравилось, думаю, в Канаде.
– Ты была в Канаде? Вот повезло! Я смотрела передачу про Канаду по телику. Похоже, там невероятно красиво?
– Да я только Ванкувер и видела. Мой любовник поехал туда в командировку и пригласил меня его навестить, как бы такой тайный визит, но всего на три дня. Конечно, там круто, пейзажи и все такое, но заняться абсолютно нечем. Только и оставалось, что кататься на великах.
– Хенми, а ведь раньше ты об это не рассказывала! А ты же уже была тогда замужем? Значит, завела интрижку?
– К тому времени мы с мужем жили раздельно… впрочем, и у велолюбителя была та же ситуация. Короче, колесили мы с ним по Ванкуверу, а вечером приезжали в местный зоопарк. Маленький такой, но все же зоопарк. Конечно, не ровня нашим зоопаркам в Уэно или Тама, но у входа, где продают билеты, стояли просто волшебные ворота, как сказочный домик, а сбоку нарисован один из тамошних зверей, но без всякой пошлости, понимаете. Я до сих пор помню то место. Или лучше сказать, только его я и помню.
– А что за зверь? Гризли? Или лось какой?
– Белый волк. Он считался там гвоздем программы, как у нас в Уэно большая панда, и возле его клетки вечно толпился народ, но мы приезжали уже на закате, когда большинство посетителей уже уходили. Помню, как мы покупали билеты и шли смотреть на волка, а сердце у меня билось, словно у школьницы, хотя мне было уже за тридцать.
– Что, из-за белого волка?
– В основном из-за него, хотя и мой велосипедист тоже имел значение. А самое смешное, что сейчас я почти ничего о нем не помню. Да, конечно, мы встречались совсем недолго, но все же странно, что, с одной стороны, я едва могу вызвать в памяти образ мужчины, с которым у нас были серьезные отношения, а с другой – стоит закрыть глаза, в малейших подробностях вижу того белого волка. Он был совсем один, другие волки сидели в отдельной клетке. Или даже там не было клеток как таковых: скорее, огороженные участки в виде горной местности с большими валунами и все такое. И каждый раз – мы ходили туда трижды – этот белый волк возлежал в благородной позе на самом большом камне, смотрел вдаль и совсем-совсем не шевелился. А я все спрашивала своего друга: «Он живой?» И до сих пор, когда я катаюсь на велосипеде, а это, как вы понимаете, бывает нечасто, откуда же время взять, – так вот, когда я все-таки катаюсь, то сразу вспоминаю белого волка, как он сидит, словно статуя, на своем сером камне, а я без конца спрашиваю: «Он живой? Живой? Живой?»
