Мы переехали на левый берег Сены, где Мишель жил напрелестной улочке совсем неподалеку от бульвара Сен-Жермен. Выходя из машины,он приложил палец к губам.
– Ш-ш-ш, – прошептал он, – со мной живетвосьмилетний сынишка. Он должен уже крепко спать.
Несмотря на все старания бесшумно проскользнуть в квартиру,мальчик проснулся сразу же, как только мы вошли. Он спрятал свою маленькуюсонную головку в простынях и закричал:
– Почему ты меня разбудил, папа, почему разбудил? Яосторожно откинула простыню, чтобы можно было видеть его в полутемной спальне.
– Привет, Пьер, – сказала я, – пожалуйста, несердись, мы не хотели будить тебя.
– О, все в порядке, спасибо, мадам.
Пьер, ты такой красивый маленький мужчина, – не смоглаудержаться я. У него были длинные темные волосы, большие яркие глаза, и он явноунаследовал от отца приятную внешность.
Мишель наклонился и по-отцовски нежно обнял его.
– Не беспокойся, сынок, давай засыпай.
Но, проснувшись окончательно, Пьер начал разглядывать меня.
– Мне эта дама нравится больше Эльзы, которая была напрошлой неделе, – заявил он к моему удовольствию, а Мишель даже непопытался удержаться от довольного смешка.
Я подумала, что это весьма скороспелое суждение для такогомальчика посреди ночи, но все равно восприняла его с радостью и улыбкойблагодарности. Глядя на очертания прелестного маленького тела, скрытогопростынями и его очаровательное личико, я испытала очень теплое чувство,правда, должна признаться, несколько большее, чем просто материнское.
Мишель принес из кухни вазу с черешнями и графин с соком, азатем, взяв меня за руку, провел в гостиную, одновременно выполнявшую рольспальни. Это была просторная в белых тонах студия с обтянутыми белой тканьюстенами и с большой белой кроватью на возвышении.
Вся мебель в доме, включая даже стереодинамики, была белогоцвета. Только мы сами внесли некоторое разнообразие в цветовую гамму комнаты.Внезапно в мозгу вспыхнула и пронеслась моя полуденная фантазия в кафе о беломнезнакомце, который приведет меня к любви, и я задумалась, не была ли онасвоего рода предсказанием. Если бы Мишель предложил прослушать концерт Моцарта,я тут же упала бы в обморок. Но он не сделал этого. Он зажег светильник,выключил верхний свет и начал раздеваться. Я стерла из памяти полуденнуюфантазию, но не могла не удивляться совпадению.
Освободившись от своего летнего платья, я юркнула к нему впостель. Мы все еще продолжали испытывать возбуждение, полученное в дискотеке,но пока ухитрялись не набрасываться друг на друга. Мы ели черешню, потягивалисок и разговаривали. У меня была куча вопросов.
– Когда-то однажды, – шутливо ответил он, – явстретил очень хорошенькую девушку. Она была одной из самых известныхманекенщиц Парижа. Прелестная, элегантная, обаятельная. Я крутился как мог,чтобы зашибить лишний доллар в различных деловых махинациях и уцелеть при этом.Она влюбилась в меня. Мы поженились, боролись за существование, она родилаПьера. Потом она получила работу в Нью-Йорке, и мы переехали туда.
Мишель выскользнул из кровати и нашел в белой тумбочкеконверт с фотографиями. Он зажег второй светильник, налил мне еще сока ипоказал фотографии.
– Она очень красива, – искренне сказала я. Егожена была брюнеткой, высокой и стройной. – Это, должно быть, Пьер рядом сней, а кто второй мальчуган? Он тоже твой сын?
– Да, это младший брат Пьера, очень славный мальчик.Снимки были сделаны около двух лет назад, когда Пьеру было шесть, а младшемучетыре года.
– А где же сейчас маленький? – поинтересовалась я.
– С женой. Когда мы развелись, я взял себе Пьера, а онамладшего.
В его голосе слышалась горечь, поэтому я задала ему ещенесколько вопросов, чтобы он излил душу, рассказав историю своей жизни.
– В Нью-Йорке, – объяснил он, – я нашелпотрясающую работу у одного богатого старика, которому нужен был человек дляпродажи двухмоторных самолетов. Дела шли все успешнее, жена постепеннозабросила работу манекенщицы и прибавила в весе. Наш брак стал рушиться. Илейн,жена, не могла смириться с моими успехами и своим поражением.
– Ты все еще любил ее? – спросила я.
– Конечно, за шесть лет семейной жизни я ни разу необманул ее. Я безумно любил ее. Но она начала погуливать, считала, что такимобразом утвердит свою независимость. К несчастью, в это время я должен былперегнать в Марокко партию самолетов на продажу.
– Это всегда так, – заметила я, – каждый раз,когда семейные отношения находятся в критической точке, повышенная деловаяактивность только ухудшает дело.
– Ты еще не знаешь, как ухудшает, – ответилон. – Когда я приземлился в Марокко со вторым пилотом, которого знал оченьмало, танжерская полиция обыскала самолет и обнаружила пакет за моим сиденьем.Мне сказали, что в нем была смесь марихуаны и табака. Меня немедленно бросили втюрьму, где со мной обращались действительно по-варварски, как с животным. Такпродолжалось пять дней, пока в конце концов я не связался с женой. Онаприлетела в Марокко и посетила меня в тюрьме. Только тогда я понял, насколькобесчувственной и наивной она была, задавая мне глупые, выводящие из себявопросы. Полиция обещала меня выпустить, но требовала залог в пятьдесят тысячдолларов, я дал жене список лиц – моего адвоката, бухгалтера, банкира – ипопросил, чтобы они занялись моим освобождением. И знаешь, Ксавьера, чтосделала эта глупая сука? Как только она вышла из тюрьмы, тут же выбросилазаписи, которые я ей дал. Затем она улетела из Марокко и стала жить в Нью-Йоркес парнем, с которым познакомилась в Риме. Ей было наплевать на меня!
Мишель повысил голос, и я могла чувствовать ярость иразочарование, которые переполняли его. Он продолжал объяснять, что после пятимесяцев тюрьмы он все-таки нашел надежного адвоката в Танжере, который связалсяс его друзьями и адвокатом в Нью-Йорке. Те собрали деньги, и он был освобожден.
– Я был готов удушить эту суку, когда вернулся вНью-Йорк, – прошипел он сквозь зубы. – Она поставила новые замки надверях квартиры и заявила, что сыновья больше никогда меня не увидят. Я чуть неубил ее. Мы с ней сильно поцапались, когда я подловил ее. Она подала на развод,и он стал действителен через три месяца. А в связи с этим делом в Марокко –тюрьмой и всем прочим – меня попросили убраться из США.
Что ж, я слишком хорошо знала, что все это значит, поэтому унас было нечто общее. Он закончил свое повествование рассказом, как один из егодрузей – хозяин виллы, где мы были, помог ему встать снова на ноги во Франции.
Мишель откинулся назад и вздохнул. Он выговорился, и у негостало легче на душе. Я была рада, что стала для него хорошей слушательницей.
