– Как это – не знаешь, чем ты любишь заниматься? – удивилась мама. – Разве ты ничего не делаешь, ничего не умеешь?
– Ну почему, – задумалась Маша. – Я много что люблю. Я занималась танцами, гитарой, немножко умею готовить, делать маникюр, вы с папой учили меня, как лечиться волшебными, ой, я хотела сказать, лечебными травами, это тоже очень интересно, по крайней мере, интересней химии. Смогу найти еду и воду, если что случится, например в лесу, развести костер, добыть воду в пустыне из почвы… – девочка вовремя прикусила язык, сообразив, что не стоит пересказывать родителям содержимое учебников для Сквозняков из Академии Сквозного пути в Как-о-Думе.
– То есть ты будешь либо танцовщицей, либо гитаристкой, либо поваром, либо мастером маникюра, либо… Даже не знаю, как это называется – бабкой-травницей? – пошутил папа. – На самом деле я не вижу ничего тут страшного. Ты же с рождения наблюдаешь за моей работой, так сказать, изнутри. У Людмилы Григорьевны другой опыт, о медицине она судит с позиции пациента. Если бы я взялся рассуждать о педагогике и методике преподавания русского языка, Любовь Григорьевна тоже отнеслась бы ко мне в лучшем случае снисходительно. Хотя, если раньше ты действительно говорила, что хочешь стать врачом только потому, что по-детски подражала мне, это сочинение – хороший повод задуматься, чего ты на самом деле хочешь.
Маша окончательно запуталась и решила подумать обо всем на досуге, то есть в субботу, когда она останется дома одна. Папа ушел на дежурство в поликлинику, мама отправилась к бабушке в гости, а девочка достала тетрадь с сочинением, положила перед собой на стол и честно попыталась подумать о своей судьбе. Но потом она услышала рев дракона и лишь спустя полминуты поняла, что это всего лишь шум ветра. Маша ведь даже не удивилась, подумав о том, что дракон может жить в пещере неподалеку – она и не к такому привыкла. С кем это еще могло произойти? Ветер сыграл шутку с ее воображением, случайно напомнив, кто она на самом деле. О том, что она Сквозняк.
– Я однажды кому-то сказала в другом мире, что у меня уже есть работа, – вспомнила девочка. – Я Сквозняк, я исследую другие миры, наблюдаю, изучаю, думаю, нахожу что-то неправильное. И вполне в этом преуспела, по крайней мере, шести мирам точно помогла. Но ведь я не делала чего-то сложного, чего-то, чему надо специально учиться, – я не сражалась, не строила, не изготовляла, не лечила. Я просто выживала, пряталась, наблюдала, находила что-то непра вильное или плохое и старалась это исправить. И, кроме того, у меня ведь не было выбора. Вот именно – у меня никогда не было выбора! Что-то выхватывало меня прямо из комнаты, закидывало черт знает куда и ждало, пока я не додумаюсь, что можно предпринять! Разве это профессия? Разве это мечта? Разве к этому можно стремиться?
Просто чтобы напомнить себе, что значит быть Сквозняком, Маша достала свои волшебные предметы: броню, перешитую Кристиной в жилет и перчатки, кристалл кварца на черном шнурке, который помогает Сквозняку сохранять энергию, крохотную шапочку колокольцев с синим фонариком, который всегда указывает верное направление, складное зеркало с расческой – так называемое «второе лицо» для всех миров. Потом надела черные джинсы, белый свитер, сверху застегнула броню, сунула руки в перчатки, собрала по карманам остальные вещи. Подумав, добавила «дары» – пучок разноцветных ленточек, оставшихся с прошлого урока труда, потому что в доме случайно не оказалось леденцов или еще чего-нибудь в этом роде. «Дарами» назвали в Академии Сквозного пути леденцы, которыми Маша угощала местных жителей в своем первом путешествии. Как потом прочитала девочка в одном из учебников в Как-о-Думе, «дарами» называли предметы, которыми юные странники пользовались, чтобы дарить или меняться в других мирах ради самоопределения и выживания. Частый, но не обязательный предмет для путешествия между мирами. Яркие новые ленточки вполне годились для маленького подарка, как леденцы для хранителей стихий или бусы для туземцев.
Дополняло наряд кольцо из птичьего камня, подарок Андрея Шамана. Впрочем, Маша и так его никогда не снимала, это была единственная связь с дорогим человеком. Коротки были их беседы, кольцо сильно раскалялось от обмена даже парой слов между мирами. После каждой встречи Маше казалось, что она скучает по Андрею еще сильнее. Он так же сильно скучал по ней, Маша знала об этом точно, поэтому кольцо всегда оставалось теплым, словно живое.
– Моя личная униформа! – усмехнулась девочка, глядя на себя в зеркало. – Да, я настоящий Сквозняк. Это то, что я умею делать. Мне это нравится, хотя меня никто и не спрашивал, хочу ли я им стать. Но это не может быть моей профессией. Скоро я все равно повзрослею и найду свое место в жизни, я больше не буду Сквозняком. И тогда всю свою жизнь мне придется чем-то заниматься, желательно не очень скучным. Но вот чем? И почему мне кажется, что когда этот день наступит, это будет буквально конец всему, словно никакой жизни у меня больше не будет?
Новый порыв ветра заставил окна задрожать. Он взревел, как разбуженное чудовище. Маша подошла к окну, но стекла запотели, и почти ничего не было видно. Тогда девочка надела ботинки, чтобы не замерзнуть на балконе, накинула мамин халат, висевший на спинке стула, – он был толстым и мягким – и шагнула за стеклянную дверь. Ей хотелось посмотреть, насколько сильный поднялся ветер, и заодно слегка проветрить разгоряченную размышлениями голову. На улице творилось нечто совершенно фантастическое. Ветер выворачивал наизнанку тополя, гремел шифером на крыше, гнул антенны и играл на проводах, как на гитарных струнах. Но интереснее всего смотрелись облака. Маша в жизни не видела, чтобы из них получались такие невероятные каскады и горы – многоцветные, многоуровневые, густые и кудрявые, легкие и перистые вперемешку, словно исполинский парикмахер сооружал искусную прическу на напудренном парике придворной дамы…
– Стать бы ветром, улететь прочь, – бездумно пробормотала Маша, протянув руки к облакам, словно пытаясь их потрогать. И так же бездумно принялась читать стихотворение Лермонтова, твердо вызубренное года два назад: – Тучки небесные, вечные странники! // Степью лазурною, цепью жемчужною // Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники…
Внезапно сзади нее кто-то сильно стукнул в балконную дверь. Девочка подскочила от неожиданности – ведь дома никого, кроме нее, не было – и обернулась. Балкон пропал. Машу окружали снег, холод и облака. Белые вершины гор простирались вдоль горизонта. Сама же она стояла, похоже, на такой же горе, на самой верхушке которой была круглая площадка с аккуратным бордюром, над которой явно кто-то потрудился. Площадку заносил снег, но отчего-то все сугробы на глазах девочки, едва появившись, внезапно сами собой рассыпались и улетали…
Маша ощутила облегчение и вместе с тем досаду. Она переместилась между мирами. Внезапно, как обычно. И первые минуты, как всегда, были самыми мучительными: ни дома, ни друзей, ни денег, ни еды – и если порой ей везло хотя бы на погоду, то точно не сегодня. Трудно найти дом, еду и друзей, стоя на заснеженной вершине горы, еще труднее исследовать новый мир в таких условиях. Девочка почувствовала, что замерзает не на шутку, засунула руки в рукава и надела на голову капюшон от халата. Это мало помогло. А ведь в последнем путешествии она понадеялась, что это было в последний раз, шутка ли, шесть миров позади. Единственный мир, в который она надеялась переместиться в будущем, был тот, где остались Рогонда, Ночные Птицы и Андрей…
