Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
Выдав мне обгрызенную ручку с надписью «Курорты острова Табеэго», она оставила меня в одиночестве. Потом из-за двери донесся ее голос: она на повышенных тонах выясняла по телефону у некоего Барри, почему тот вчера не ночевал дома.
Я нарисовала на листке ястреба, разинувшего в крике клюв, и написала слова песни к вымышленному японскому аниме о забытой мысли — «Затерянные в памяти». Затем я выскользнула из комнаты через пожарный выход и никогда больше туда не возвращалась.
Я учила Сонного Сэма (зануду-переростка из Англии, приехавшего на каникулы к своему отцу-американцу) делать крабовые котлеты и жарить сыр на гриле. (Поджаривать на среднем огне на сливочном масле, по четыре минуты на каждой стороне, шесть ломтиков острого вермонтского чеддера и два ломтика фонтины). На День независимости он пригласил меня на вечеринку, которую устроил друг его друга. Когда я взяла и заявилась туда, он был потрясен. Я подпирала торшер, держа в руке стакан с теплым пивом, слушала разговоры об уроках игры на гитаре и Заке Галифианакисе и пыталась улучить подходящий момент, чтобы незаметно улизнуть.
— Да, кстати, если кто не в курсе, это Би, — сказал Сонный Сэм. — Вообще-то она не немая, честное слово.
Я не стала никому рассказывать о сообщении от Уитли, хотя мысль о нем занозой сидела у меня в голове.
Это чересчур экстравагантное платье я купила, но так ни разу и не надела, даже не вытащила из пакета. Я засунула его в недра шкафа прямо в упаковке, вместе с чеком и ярлыками, намереваясь при случае вернуть покупку в магазин.
И все же оставался микроскопический шанс на то, что я найду в себе мужество надеть его.
Дату ее дня рождения я знала так же хорошо, как дату своего собственного: тридцатое августа.
Это была пятница. В тот день на Мейн-стрит произошло большое событие: появился бродячий пес. Он был без ошейника и, судя по затравленному виду, много чего пережил на своем веку. Серый и кудлатый, он шарахался от всех, кто пытался его погладить, а услышав автомобильный гудок, в панике забился за помойные бачки на заднем дворе «Капитанской рубки».
— Видите желтую солончаковую глину на задних лапах? Она с западного берега ручья Никибогг-крик, — объявил офицер полиции Локке, радуясь первому за год загадочному происшествию.
В тот день все только и говорили о псе: что с ним делать, где он побывал. Лишь намного позже я вдруг задумалась о том, что он появился из ниоткуда, и задалась вопросом: не было ли это знаком, предостережением о приходе чего-то ужасного, о том, что мне следует выбрать не возвышенную и загадочную Неизведанную Тропу, а проторенную дорогу, проложенную задолго до меня и ярко освещенную, — дорогу, которую я хорошо знала.
Впрочем, тогда было уже слишком поздно. Солнце зашло. Сонный Сэм отправился домой. Я перевернула стулья в кафе ножками вверх и поставила их на столики. Вынесла мусор. И вообще, такова уж человеческая природа. Кто и когда обращает внимание на предостережения?
Мои родители пребывали в полной уверенности, что я, как обычно, поеду вместе с ними в Уэстерли, в кинотеатр «Седьмое небо», где по пятницам показывали классические комедии.
— Вообще-то, у меня на сегодняшний вечер другие планы, — заявила я.
Папа пришел в восторг:
— В самом деле, Бамбл? Это просто здорово.
— Я еду в Уинкрофт.
Родители умолкли. Мама, которая только что повесила на дверь табличку «Закрыто», обернулась ко мне, кутаясь в кардиган и дрожа, хотя на улице было двадцать четыре градуса.
— И давно ты это решила? — спросила она.
— Не очень. Я буду осторожна. И вернусь до полуночи. У Уитли сегодня день рождения. Они все там будут. Думаю, мне стоит с ними повидаться.
— Уже темно, а путь неблизкий, — осторожно заметил папа.
У мамы был такой вид, будто ей только что сообщили, что жить мне осталось от силы полтора месяца. Иногда, расстроившись, она принималась жевать воображаемую жевательную резинку. Как, например, в тот момент.
— Невозможно пройти через горе, избегая встречи со своим прошлым.
— Дело не в этом. Я…
— Все в порядке, Виктория, — положил руку ей на плечо папа.
— Но доктор Квентин сказал, что ты должна избегать стрессовых ситуаций, в которых…
— Мы же уже пришли к выводу, что доктор Квентин — идиот, — отрезала я.
— И в самом деле, идиот, — сочувственно кивнул папа. — Именем нормального человека государственную тюрьму не назовут![3] Могли бы сразу догадаться.
— Вечно вы заодно! Вы же знаете: я терпеть этого не могу, — возмутилась мама.
В этот момент кто-то — краснолицый отдыхающий в полотняных шортах, который явно перебрал пива в «О’Маллиганс», — дернул за ручку, пытаясь открыть дверь.
— Закрыто! — рявкнула мама.
Вот так я оказалась за рулем старенького папиного «доджа», страдающего одышкой, на дороге, тянущейся вдоль береговой линии Род-Айленда, в пятидесяти милях от дома.
Уинкрофт…
Само это название вызывало ассоциации с готическим романом о призраках и безумцах. Огромный особняк из красного кирпича со множеством башенок, садиков и горгулий был построен в девятьсот тридцатых годах неким белым охотником, важной персоной: по слухам, он водил дружбу с Хемингуэем и Лоуренсом Аравийским. Он странствовал по свету, убивая прекрасных существ, и за шестьдесят лет провел в Уинкрофте, на взморье, всего несколько недель. Когда бывший второй отчим Уитли, слегка прибабахнутый Берт, которого все для краткости называли БВО Берт, в восьмидесятых купил его с торгов, он отделал интерьеры в том злосчастном стиле, о котором Уитли сказала так: «Точно Мадонна с ног до головы облевала Синди Лопер».
И все же на чердаке дома можно было открыть ящик комода или пыльный чемодан и обнаружить фотографии незнакомцев в лисьих шкурах, с ружьями в руках или чучело экзотического зверька — хорька, красной лягушки или неизвестного науке грызуна. Это придавало каждому посещению Уинкрофта загадочное сходство с археологической экспедицией, будто повсюду — внутри полов, стен и потолков — ждала своего открывателя затерянная цивилизация.
— Мы — это наш собственный хлам, — сказал как-то раз Джим, извлекая из обувной коробки чучело ящерицы.
Я съехала с шоссе, и дорога тут же начала головокружительно петлять, точно пыталась растрясти меня. Побережье Род-Айленда — не печально известная своей чопорностью ньюпортская часть с неприступными утесами и величественными особняками, самодовольно взирающими на крохотные лодчонки, что болтаются на волнах в местной гавани, а все остальное — выглядело запущенным, неухоженным, неряшливым, выгоревшим. Оно напоминало старого бездомного бродягу в заношенной футболке, который не может вспомнить, где провел ночь. Трава выглядела сухой и чахлой, на растрескавшемся дорожном полотне проступала соль, дорожные знаки на обочинах давным-давно выцвели, а светофоры не работали. На другой стороне дороги из болота торчали мосты, которые, судя по их виду, держались на честном слове и были готовы обрушиться в любой момент.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
