В детстве Павел из-за слабого здоровья был склонен к насморку, расстройству пищеварения, ко всякого рода галлюцинациям и нервным припадкам. При малейшем подозрительном шуме он вздрагивал и прятался за мебель или под одеялом в кровати. Чтобы хоть как-то его отвлечь, прислуга, приставленная к нему, целыми днями рассказывала ему сказки про невероятные приключения леших и колдуний. Общаясь с простыми людьми, приставленными заботиться о нем, Павел познавал через них все народные суеверия. Вскоре и черти, и гномы, и колдуны, и домовые не были для него чем-то необычным. Повсюду ему мерещились угрозы и опасность. Появление в его комнате императрицы вызывало у него ничем не изъяснимый страх, доводивший прислугу до полуобморочного состояния. Маленький Павел принимал ее за посланницу потустороннего мира. Ему казалось, что если она пришла к нему, то не иначе как для того, чтобы сообщить ему неприятную новость. Даже в домочадцах, которые были приставлены для ухода за ним непосредственно Ее Величеством, он видел людей, имеющих по отношению к нему пагубные намерения. Однажды, когда одна из служанок императрицы, придя его навестить, захлопнула за собой дверь, его охватил такой панический страх, что он спрятался за стол, ухватился за ножку мебели и, трепеща, скрежетал зубами от испуга.
Осведомленная об этой слабости его характера, императрица Елизавета решила отказаться от кормилиц, от которых, при всей их старательности, в этой ситуации было несравненно больше вреда, чем пользы. Она поручила воспитание Павла более ученому наставнику. Изначально она назначила на эту роль Федора Бехтеева, который прежде выполнял поручения при Версальском дворе и в этом качестве прослыл человеком остроумным и обладающим великосветскими манерами. Разумеется, что с Екатериной никто по этому вопросу не собирался советоваться, и она не могла иметь права выбирать того, кто бы мог заниматься воспитанием ее сына. Крайне униженная и безмерно опечаленная, она также отлично понимала, что ее любовник Сергей Салтыков отныне будет скомпрометирован и что при дворе ему уже не будет места. Под благовидным предлогом его отправляют вскоре в Стокгольм – для официального уведомления короля Швеции о рождении наследника Российского трона мужского пола. В эту почетную ссылку последуют и другие опальные лица, от которых необходимо было окончательно отделаться. Мужественно пережив свои душевные страдания в связи с расставанием с Салтыковым, Екатерина вскоре была готова предаться новым романтическим приключениям. Ее алкоголик-муж, не проявлявший к ней более никакого мужского интереса, все больше ненавидел и унижал ее. Он не давал ей возможности даже со вкусом одеваться и был совершенно безразличен к своему сыну. К ее великому прискорбию, она, со своей стороны, совсем не допускалась к воспитанию и интеллектуальному развитию маленького Павла. Мальчик рос и развивался вдали от нее, запертый в золотую клетку, главным тюремным смотрителем которой являлась императрица и самодержица Всероссийская, в то время как сама Екатерина была только сторонней наблюдательницей, не имевшей никаких прав вмешиваться в происходящее.
По прошествии некоторого времени императрица Елизавета, впрочем, приходит к мысли, что ее подопечный заслуживает более благородного наставника, чем Федор Бехтеев. Она назначает на этот ответственный пост другого бывшего дипломата, человека высокого полета, с неоспоримыми способностями и испытанной преданностью. Современник энциклопедистов, любитель литературы и философии, Никита Панин слывет в культурных кругах санкт-петербургского общества «русским вольтерьянцем». Едва назначенный на свою должность, он тут же принимается за реорганизацию апартаментов юного великого князя. По его указанию для ухода за ребенком были приставлены шесть лакеев. Они стараются выполнять все капризы мальчика, развлекают его, но так, чтобы он не уставал, катают его в детской карете по отведенным ему покоям. Между этими разъездами, которые сопровождались бурными криками малыша, Его Высочество милостиво соглашался осваивать орфографию, счет и пополнять элементарный словарный запас русского, французского и немецкого языков, а кроме того, проявляя мужской атавизм, выказывал интерес к овладению оружием. Между тем чтение Евангелия и заучивание молитв почему-то вызывали у мальчика непонятное проявление сентиментальных чувств. Во время молитвы по его лицу всегда стекали слезы. Его окружение было обеспокоено проявлением подобной необычной эмоциональности. Он мог спокойно издеваться над кошкой или собакой, но в то же время расчувствоваться по поводу жалкой участи домашних животных. В сознании его совершенно не было разграничения между милосердием и жестокостью, между хорошим или плохим поступком. Одно дополнялось другим, или, скорее всего, и из того и из другого одинаково извлекалась выгода. Ничего нет более приятного, утверждал он, чем утешать того, кто только что ранен, или, наоборот, издеваться над беззащитным. Гораздо позже, рассказывая о нем, писатель Николай Греч отметит в своих «Воспоминаниях» эту странную черту характера Павла и процитирует профессора Эпинуса, одного из воспитателей великого князя: «Голова у него умная, но в ней есть какая-то машинка, которая держится на ниточке. Порвется эта ниточка; машинка завернется, и тут конец уму и рассудку».
Год от года эмоциональная неуравновешенность Павла принимала все более обостренный характер. Великий князь, цесаревич Петр запутался в клубке семейной неприязни, а также своей пруссомании, никогда не переступал порога комнаты сына, которого, по всей вероятности, и не считал своим ребенком. Екатерина после недолгих переживаний по поводу несправедливого отлучения от сына предалась новым любовным интригам, о которых сплетничал весь двор. Говорили, что она безумно влюбилась в молодого, хорошо образованного и элегантного поляка знатного происхождения Станислава Понятовского, который являлся завсегдатаем лучших салонов Европы и обладал бесподобным искусством делать комплименты на французском языке. Будучи в курсе похождений великой княгини, императрица Елизавета не делала попыток отчитать ее за безнравственное поведение, которое во многом напоминало ей собственные амурные увлечения.
Однако ситуация осложнилась тем, что великая княгиня вновь забеременела. Подобный поворот дела принимал уже форму государственной проблемы. Простому люду совершенно невозможно было объявить, что будущий ребенок является плодом прелюбодеяния и что речь идет об отпрыске Станислава Понятовского. В этой ситуации, для того чтобы хоть как-то сохранить в глазах нации супружескую честь Петра, который сам был связан любовными отношениями с Елизаветой Воронцовой, его убеждают взять на себя это подозрительное отцовство. Более того, вице-канцлер Михаил Воронцов, дядя Елизаветы Воронцовой, добивается в отношении к Станиславу Понятовскому применения репрессивных мер, в результате которых последний был отозван в Польшу. Единственная уступка, которой Екатерина смогла-таки добиться от своих мучителей, – это отложить отъезд своего любовника до того времени, пока не состоятся роды. В ночь с 8 на 9 декабря 1757 года она наконец произвела на свет дочь. Стремясь снискать расположение императрицы, Екатерина объявляет о своем желании назвать ребенка Елизаветой. Расчувствовавшись от подобного проявления почтительности со стороны согрешившей невестки, Ее Величество, тем не менее, нарекает новорожденную Анной. После этого, совершив крещение ребенка в присутствии Екатерины, она объявляет о том, что полностью берет на себя заботы по воспитанию ребенка, так же как ранее занималась этим с ее братом Павлом. Акушерка, принимавшая роды, хорошо знала установленные порядки и отнесла новорожденную в апартаменты императрицы, Екатерина не посмела больше протестовать. Впрочем, в апреле следующего года со смертью маленькой Анны этот вопрос окончательно отпал сам собой. Скандал был сразу же исчерпан.
