Перед вами человек, страдающий животом. Его конечности словно налиты свинцом. Его брюхо колышется под вашими пальцами. И тогда вы говорите больному: ты измучен едой!
Египетская книга живота Нэнси Райт лежит на спине в 17-й операционной Медицинского центра диаконис — Бет-Израэль,[1] свободно раскинув руки, лежит спокойно, но несколько неуклюже. Густые темно-рыжие вьющиеся волосы распущены, на висках тронуты легкой сединой. Напряженный взгляд притягателен, в нем светятся решимость и уверенность в себе. Такие женщины нравятся определенному типу мужчин. Глядя на Нэнси, понимаешь, почему она дважды счастливо выходила замуж. Понятны в общем и причины обоих разводов.
Однажды она сказала, что, большой придя в этот мир, такой и осталась. Это правда. При рождении Нэнси весила 4 кг 650 г. В детстве ела так много, что отец заподозрил у нее какие-то психологические отклонения. Сама она ничего подобного у себя не находила, но ее взаимоотношения с едой и впрямь напоминали затяжной любовный роман, полный бурной чувственности. «Пища всегда была моим лучшим другом и одновременно злейшим врагом», — призналась мне Нэнси. В итоге этих борений к зрелым годам самые простые житейские удовольствия стали отнимать у нее много сил. Тяжело ухаживать за цветами в саду. Нелегко возиться с внуками (их у Нэнси пятеро). Плюс к тому — лавинообразное нарастание болезней: повышенное артериальное давление, высокое содержание холестерина в крови, по ночам апноэ (временная остановка дыхания). Она все время чувствует себя уставшей и немощной, ненавидит это состояние, испробовала, как ей кажется, все возможное, чтобы его преодолеть. Посещала группы «Вейт вотчез»,[2] принимала таблетки для похудания. Сначала вроде бы помогало, вес шел на убыль, Нэнси видела свет в конце туннеля, покупала одежду размером меньше, строила планы на новую жизнь. Но потом опять, не в силах сдержаться, яростно набрасывалась на еду, и все возвращалось на крути своя. Словно она, едва пробудившись от страшного сна, вновь оказалась во власти ночного кошмара.
Окружающие обвиняли Нэнси в безволии — и напрасно. Чего-чего, а характера ей не занимать. Она двадцать лет проработала в нелегкой и неблагодарной сфере социального обслуживания. И один из ее брачных союзов, длившийся девятнадцать лет, оказался непростом испытанием. В день пятидесятилетия она сделала себе подарок — бросила курить и уже четыре года живет без никотина, не помышляя в будущем вернуться к сигаретам. Но еда — иное дело. «Без табака куда ни шло, — говорит Нэнси, — а без калорий долго не протянешь».
В конце концов, все сводится к балансу приоритетов, вернее сказать, его нарушению. Как путешественник в безводной пустыне целиком поглощен мыслями о живительной влаге, так и Нэнси пасует перед навязчивым влечением к еде. Поглощение пищи для нее не просто утоление голода, а постоянная, непреодолимая потребность, равнозначная потребности в дыхании.
* * *
Доктор Эдвард Мун, доцент кафедры хирургии Гарвардской медицинской школы и практикующий хирург Медицинского центра диаконис — Бет-Израэль, прекрасно это понимает. Ему тридцать восемь. Он респектабелен и на первый взгляд производит впечатление человека самоуверенного и рожденного руководить. Но за внешним лоском и первоклассным костюмом угадывается скованность чересчур застенчивого ребенка, этакого самоуглубленного умника-разумника, вынужденного проводить каникулы в летнем лагере и коротающего время в обществе любимого микроскопа, вместо того чтобы участвовать в шумных играх сверстников. Он не совсем такой, как все, — и это роднит его с Нэнси.
Сын владельца ресторана, Эдвард родился в Корее. Детство его прошло в Гардении, штат Калифорния. Родители ожидали от мальчика намного больше того, чем достигли сами. По-азиатски почтительный и послушный, Эд не обманул их надежд. Он блестяще окончил среднюю школу, поступил в Йельский университет и через четыре года стал бакалавром и магистром в области биохимии. Затем Гарвардская медицинская школа, и, наконец, долгожданная нейрохирургическая практика в солнечном Сан-Диего — престижная работа, обещавшая неплохие деньги и профессионально интересная для многих его коллег. Но не для Муна. Оказывается, ему нужно было другое.
