Герцогиня Алиенора поняла, что может утратить свои владения. Осознав нависшую над ней угрозу, она покинула Фонтевро и направилась в Пуатье, чтобы организовать там сопротивление. В Мирбо Алиенору осадил ее внук Артур, но на помощь подоспел Иоанн: он взял своего племянника в плен и повелел заточить сначала в Фалезе, а затем в Руане, где в 1203 г. он, по слухам, собственноручно убил его в темнице.
Вероятно, Алиенора предчувствовала закат и гибель «империи Плантагенетов», когда в марте 1204 г. наконец уехала в Пуатье, а затем в Фонтевро: в это самое время Филипп Август завладел крепостью Шато-Гайар, построенной ее сыном Ричардом. Утрата этого «засова Нормандии» стала предвестником триумфа капетингской монархии, подтвердившегося через десять лет в битве при Бувине.
Алиеноре, однако, не довелось увидеть финала катастрофы: она ушла из жизни 1 апреля 1204 г. на восемьдесят первом году жизни. Ее тело было погребено в монастырской церкви Фонтевро рядом с Генрихом II и Ричардом. Заказав в свое время для мужа и сына надгробные памятники в виде лежащих фигур, она, возможно, заказала и собственное надгробие, запечатлевшее ее с книгой в руках, в образе мудрой, учтивой, красивой и просвещенной королевы. В образе царственной и образованной женщины.
Но Алиенора была одновременно и женщиной-легендой. Уже в скором времени она стала персонажем легенды, которая еще при ее жизни усиливала привлекательность — но также и таинственность — этой личности и положила начало спорам о ней, которые до сих пор разделяют историков. Отделить Алиенору от ее легенды — крайне сложная, практически непосильная задача для историка. По двум причинам.
Первая зиждется на том факте, что Алиенора — женщина, причем какая! Современники королевы, познакомившие нас с нею, в большинстве своем были монахами, или, во всяком случае, клириками, пропитанными церковными предрассудками. В те времена их отношение к женскому полу было по меньшей мере неблагосклонным или даже враждебным. Для них женщина — это ловушка, запретный плод, источник фантазмов и опасностей. Разве не Ева помогла демону-искусителю в саду Эдема склонить Адама к грехопадению, ввергнув мир и пучину греха и несчастий? Следовательно, нужно остерегаться женщин — особенно если они «дьявольски» красивы. А Алиенора, по всей вероятности, была красивой — а значит, вызывала подозрение.
Более того, это была женщина с характером! Ее не устраивала та второстепенная роль, которую мужчины в целом — и церковнослужители в частности — отвели дочерям Евы: роль добродетельной и покорной супруги, которой суждено смиренно продолжать род людской. К тому же они с трудом допускали, что женщина может думать и действовать самостоятельно, что она может давать советы и брать инициативу на себя как в политике, так и в любви, посягая тем самым на властную роль, которую — как тогда верили — Бог вверил мужчине, ее отцу и мужу, ее «сеньору». Женщину воспринимали как существо второстепенное и подчиненное. И потому-то хронисты описывали беспокойную Алиенору крайне пристрастно; их предубеждения подпитывает и немного скандальный, закрепившийся за ней в литературе образ «куртуазной королевы», вокруг которого до сих пор не утихают споры. Иначе говоря, дошедший до нас образ Алиеноры нельзя назвать ни «нейтральным», ни точным. Авторы источников предоставили нам, если можно так выразиться, не объективные «фотографии», а, скорее, крайне субъективные «картины», несшие на себе печать их личных взглядов, их собственных предубеждений и даже выдумок. Желая того или нет, они смешали легенду об Алиеноре с ее историей.
Некоторые историки, зная о существовании подобных «поправок», полагали, что им удастся восстановить «истинный облик» Алиеноры, очистив историю ее жизни от «побочных шлаков», от легендарных вымыслов и хулы. Однако, отмечает Полетта Л’Эрмит-Леклерк, эта попытка не приносит успеха, когда речь идет о том, чтобы отобрать свидетельства, касающиеся женщин столь же знаменитых, как кинозвезды, поскольку «если отделить от них фантазию, останутся лишь одни тени»[1]. Невозможно полностью отделить Алиенору от ее легенды — по той простой причине, что ее видят лишь сквозь призму этой легенды[2]. Напротив, нельзя ограничиться, как это делал Ф. М. Чембер, перечислением и изложением как позднейших, так и самых ранних легенд, возникших еще при жизни королевы или спустя некоторое время после ее кончины, не истолковав их и не дав оценку их информативной значимости[3].
Итак, необходимо интерпретировать документы, подходя к ним, разумеется, критически, но при этом не изымая a priori сведений, которые могут показаться вымыслом: несмотря на всю их схожесть с легендой, они тем не менее обладают истинным смыслом и значением. Значением, появившимся у данных сведений во времена, не столь далекие от эпохи нашей королевы; значением, проливающим свет не только на доподлинный образ «непостижимой Алиеноры», но и на представления о ней современников. Вот та причина, по которой автор книги не принимает в расчет рассказы, появившиеся после первой трети XIII века. Далекие по времени от эпохи Алиеноры, они лишь варьируют уже устоявшуюся легенду.
Так, например, обстоит дело с поздними по времени авторами, которые превращают Алиенору в настоящую Мессалину, не опираясь при этом ни на один из существовавших документов. Таким образом, примерно в 1260 г. Реймский менестрель полагал, что в Антиохии королева влюбилась в Саладина (которому в ту пору было двенадцать лет) и, покоренная его репутацией храброго воина, намеревалась даже бежать с ним в Тир[4]. Приблизительно в это же время Этьен де Бурбон рассказывает о том, как Алиенора, будучи королевой Франции, хотела отдаться ученому теологу Жильберу де ла Поре, оказавшемуся старше ее на сорок четыре года, потому что у него были красивые руки[5]. В своей рифмованной хронике, появившейся на свет до 1243 г., Филипп Мускет повествует о том, как Алиенора, уязвленная тем, что ее брак был расторгнут, созвала своих баронов в Сен-Жан-д’Анжели и, сбросив одежды, спросила их: «Разве тело мое не приятно на вид? А между тем король говорит, что я чертовка»; бароны же уверили ее в том, что она быстро найдет себе другого «сеньора»[6]. К разряду небылиц с полным на то правом можно отнести еще более поздние сплетни, порой озвученные и в наши дни, о том, как Алиенора была готова отдаться юному рыцарю Сальдебрейлю, своему будущему сенешалю, который, отправляясь в битву, надевал доспехи на голое тело, чтобы ей понравиться. На счету королевы якобы были и кровосмесительные связи — например, с дядей Раймундом, с которым она вступила в связь чуть ли не в детстве, при дворе Бордо или Пуатье; позднее ее жертвой якобы пал другой дядя, Рауль де Фе. Ей приписывали любовную связь с Жоффруа де Ранконом во время Второго крестового похода, а затем с Вильгельмом Маршалом, после чего ей самой пришлось страдать от неверности супруга Генриха II. Баллада «Легенда о Розамунде» рассказывает о мести Алиеноры его любовнице Розамунде Клиффорд, которую та убила во дворце, который велел построить для нее король Генрих. В другой балладе, в «Исповеди Алиеноры», королева на смертном одре признается в том, что она отравила Розамунду Клиффорд и родила сына от Вильяма Маршала[7]. Эти поздние рассказы не имеют в своем основании какого-либо надежного или древнего свидетельства — они неправдоподобны, отмечены печатью вымысла и часто противоречат тому, о чем известно из достоверных источников. Они могут привлечь внимание историка, изучающего менталитеты или фольклор, но не представляют интереса для историка Алиеноры.
