Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
Дети вокруг начали кричать. Одна из девочек, Тесс, плакала так сильно, что начала задыхаться. Все бросились к входной двери.
Я просто сидела среди всей этой брошенной еды и смотрела на баночку из-под желе. Ужас сковал мои ноги и руки, и мне казалось, они приросли к столу навечно. Если бы охранник не вывел меня оттуда, я даже не представляю, сколько бы еще могла там просидеть.
«Грейс мертва, – думала я. – Грейс мертва? Грейс мертва».
А дальше все стало еще хуже.
Через месяц после того, как схлынула первая волна смертей, Центр Контроля и Предотвращения Болезней выпустил листовку с пятью пунктами, которые должны были помочь родителям определить, что их ребенок находится под угрозой ОЮИН. К тому моменту половина моих одноклассников уже были мертвы.
Мама спрятала листовку так хорошо, что я нашла ее по чистой случайности. В тот день я полезла в верхние шкафчики в поисках шоколада и там, среди маминых формочек для печенья, обнаружила это.
«Как понять, что ваш ребенок находится в группе риска», – гласил заголовок. Я узнала этот оранжевый листок: миссис Порт прислала его к нам домой несколько дней назад. Она сложила письмо пополам и скрепила тремя скобками, чтобы ребенок не смог его прочитать. «Родителям Руби лично в руки», – надпись на внешней стороне была подчеркнута тремя жирными линиями. Три линии означали нечто очень серьезное. Родители явно хотели оградить меня от содержащейся здесь информации.
К счастью для меня, письмо было уже вскрыто.
1. Ваш ребенок внезапно стал замкнутым и угрюмым, не проявляет интереса к занятиям, которые раньше доставляли ему радость.
2. Она/он уделяет повышенное внимание урокам, игнорируя вас и окружающих.
3. У нее/него бывают галлюцинации, рвота, хронические мигрени, провалы в памяти и/или обмороки.
4. Она/он испытывает склонность к немотивированным вспышкам агрессии, безрассудным поступкам или нанесению себе физического вреда (ожоги, ушибы и внезапно возникающие порезы).
5. Она/он проявляет необычные способности, ведет себя агрессивно по отношению к вам или окружающим.
ЕСЛИ У ВАШЕГО РЕБЕНКА ПРИСУТСТВУЕТ ЛЮБОЙ ИЗ ЭТИХ СИМПТОМОВ, СООБЩИТЕ НАМ О ТОМ, ЧТО ОН БОЛЕН ОЮИН. ЗАТЕМ ОЖИДАЙТЕ БРИГАДУ МЕДИКОВ, КОТОРАЯ ДОСТАВИТ ВАШЕГО РЕБЕНКА В БЛИЖАЙШЕЕ МЕДИЦИНСКОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ.
Дочитав до конца, я аккуратно сложила листок и положила его на прежнее место. А потом меня вырвало в раковину.
Бабушка позвонила на той же неделе. В своей обыкновенной «бабушкиной» манере она объяснила, что повсюду умирают дети моего возраста. Врачи работают над этим, так что мне не стоит особенно беспокоиться: я ведь ее внучка, а значит, со мной все будет в порядке. От меня требуется лишь быть хорошей девочкой и рассказать родителям, если я замечу что-то странное, не так ли?
Скоро дела пошли еще хуже. Спустя неделю после того, как похоронили троих или четверых соседских ребятишек, президент обратился к народу с речью. Мама и папа смотрели ее по компьютеру в прямом эфире, я подслушивала за дверью.
– Я хочу обратиться ко всем американцам, – начал президент. – Сегодня мы столкнулись с чудовищным бедствием, которое ставит под угрозу не только жизни наших детей, но и все будущее нации. Надеюсь, вашу скорбь немного уменьшит то, что в Вашингтоне разрабатываются программы, направленные на поддержку пострадавших семей, а также детей, которым посчастливилось выжить после этого кошмарного вируса.
В тот момент мне больше всего хотелось увидеть его лицо. Потому что он знал – не мог не знать, – что все эти обещания светлого будущего не смогут помочь тем, кто уже умер. Погребенные в земле или сожженные в крематории, они превратились в мучительные воспоминания для тех, кто их помнит и любит. Потому что они ушли. Навсегда.
А эти листовки с симптомами – те, которые учителя так аккуратно сложили и разослали по всем домам? Их текст зачитывался по телевидению сотни раз, и каждый раз видеорядом к нему были сменяющие друг друга лица умерших детей. Никто не беспокоился за тех, кто пока оставался в живых, не думал о той пустоте, которая останется после того, как они уйдут.
Они боялись нас – тех, кто не умер.
Глава вторая
В день, когда нас привезли в Термонд, шел дождь. Так продолжалось всю неделю, и следующую неделю тоже. Ледяной дождь, который мог бы превратиться в снег, будь на улице пятью градусами холоднее. Я помню, как смотрела на стекающие по окну школьного автобуса капли. Если бы все это происходило дома, в одной из машин родителей, я бы могла провести по мокрым дорожкам кончиками пальцев. Сейчас мои руки были крепко связаны за спиной. Люди в черной униформе усадили нас по четыре человека на сиденье. Здесь едва можно было дышать.
От жара сотен прижатых друг к другу тел окна автобуса быстро запотели. Теперь они казались окнами в другой мир. Вскоре окна желтых школьных автобусов, которые они использовали для перевозки детей, покрылись грязными потеками. Это никого не волновало.
В течение всей пятичасовой поездки я сидела у окна и потому успевала иногда рассмотреть сквозь мокрые дорожки куски проплывающего за окном пейзажа. Однако все эти куски казались похожими друг на друга, как близнецы: зеленые луга, темная масса деревьев. Должно быть, мы еще в Вирджинии – вот и все, что я смогла определить. Девочка, сидящая рядом со мной, которую позже пометили синим цветом, издала слабый вздох и пристально посмотрела мне в глаза. Что-то в ней показалось мне смутно знакомым. Возможно, она жила со мной в одном городе, а может, в соседнем. Думаю, все дети здесь были из Вирджинии, однако точно сказать невозможно. Главное правило здесь было одно: молчание.
После того как меня забрали из дома, мы, вместе с остальными детьми, просидели целую ночь в помещении, сильно напоминающем какой-то склад. Комната была неестественно ярко освещена. Нас усадили на грязный цементный пол, а затем направили в глаза три прожектора. Спать не разрешалось. Мои глаза так сильно слезились от пыли, что я с трудом могла разглядеть несчастные бледные лица вокруг. Не говоря уже о лицах солдат, которые стояли за прожекторами, наблюдая на нами. А ведь в какой-то другой жизни они были обыкновенными мужчинами и женщинами. В сером мареве полусна они представлялись мне состоящими из маленьких жутких кусочков реальности: бензиновый запах полироля для обуви, скрип грубой кожи, скривившиеся в отвращении рты. Удар в бок острым носком ботинка заставил меня проснуться.
Во время утреннего отъезда кругом царила тишина, которую прерывали лишь звуки радио да детский плач где-то в конце автобуса. Малыш, сидящий на противоположном конце нашего сиденья, обмочил штаны, но сообщить об этом стоящей рядом рыжеволосой женщине-солдату не решился. В прошлый раз, когда он робко пожаловался ей, что не ел уже целый день, она просто его отшлепала.
Опуская голые ступни на пол, я надеялась, что коленки будут дрожать не слишком сильно. От голода у меня кружилась голова, и каждый раз, когда сердце охватывала волна страха, это чувство становилось просто невыносимым. Сфокусировать взгляд было почти невозможно, сидеть неподвижно – тем более. Я словно съежилась, пытаясь как можно сильнее вжаться в кресло, а лучше вообще исчезнуть. Связанные руки уже начали терять чувствительность. Попытки расшатать пластиковую стяжку ни к чему не привели. Полоска лишь сильнее врезалась в кожу.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
