Перед лицом трагедии историк вовсе не обязан оставаться совершенно бесстрастным наблюдателем, и если иногда мне не удавалось скрыть собственного волнения, это не стоит воспринимать как свидетельство «ненаучного» подхода. Аристотель, учивший умеренности во всем, тут делал исключение, говоря, что «тех, кого не сердит то, что сердить должно, следует счесть дураками». И там, где между людьми царит очевидная несправедливость, самое место гневу.
Мои политические взгляды лучше всего описываются понятием либерал-консерватизма в том смысле, в каком Петр Струве применял его к себе и к Столыпину. Это понятие полагает свободу высшим человеческим благом, но сознавая, что оно может быть достигнуто лишь при условии уважения к государственным институтам, закону и частной собственности. И доведись мне жить в России до 1917 года, я, очевидно, стал бы октябристом. Естественно, мои взгляды влияют на мой подход к событиям прошлого.
События прошлого важно изучать не только для того, чтобы понять, как Россия пришла к своему нынешнему состоянию, но и для того, чтобы избежать старых ошибок в будущем, когда Россия найдет в себе силы восстать из руин, куда ввергло ее семидесятилетнее коммунистическое правление, и впервые в своей истории приступит к построению государства, покоящегося на народной воле.
Ричард Пайпс, Кембридж:, Массачусетс, 10 декабря 1992 года
Я приношу нижайшую благодарность Национальному фонду гуманитарных наук и Фонду Смита Ричардсона, оказавшим мне неоценимую помощь в работе над этой книгой. Пользуюсь случаем выразить свою признательность также и Гуверовскому институту (Стэнфорд, Калифорния), любезно предоставившему мне возможность воспользоваться своим уникальным собранием материалов. Искренне благодарю В.В.Шелохаева за помощь в подготовке издания в России.
Вступление
Эта книга вместе с двумя следующими томами является, пожалуй, первой попыткой дать исчерпывающий анализ русской революции — бесспорно, самого значительного события двадцатого столетия. В работах на эту тему нет недостатка, однако в центре внимания исследователей лежит обычно борьба за власть военных и политических сил в России в период с 1917-го по 1920 год. Но, рассмотренная в исторической перспективе, русская революция представляется событием гораздо более крупным, чем борьба за власть в одной стране: ведь победителей в этой битве влекла идея не более не менее как «перевернуть весь мир», по выражению одного из организаторов этой победы Льва Троцкого. Под этим подразумевалась полная перестройка государства, общества, экономики и культуры во всем мире ради конечной цели — создания нового человеческого общества.
Эти далеко идущие последствия русской революции не были столь очевидны в 1917–1918 годах, и объяснялось это отчасти тем, что на Западе Россия представлялась страной, лежащей где-то на периферии цивилизованного мира, а отчасти тем, что происходила революция в разгар небывало опустошительной войны. В 1917–1918 годах события в России за ее пределами казались проблемой исключительно местного значения, не имеющей никакого внешнего влияния и, во всяком случае, явно легкоразрешимой в мирное время. Все обернулось иначе. Отголоски русской революции раздавались в последующие годы во всех уголках земного шара.
События такого масштаба не имеют ни ярко выраженной исходной точки, ни четкого финала. Историки уже давно ведут споры о датировках событий средних веков, эпохи Ренессанса и Просвещения. Точно так же нет единой и бесспорной датировки периода русской революции. Определенно можно лишь сказать, что начался он не с падения царского режима в феврале — марте 1917 года и с победой большевиков в гражданской войне три года спустя не завершился. Революционное движение становится существеннейшей чертой российской истории уже с шестидесятых годов XIX века. Первая фаза русской революции, в узком значении этого слова (соответствующая конституционному периоду Французской революции 1789–1792 годов), началась с волнений 1905 года. Тогда с ними удалось справиться сочетанием репрессивных мер и определенных уступок, но через двенадцать лет, в феврале 1917 года, волнения выплеснулись наружу с еще большим размахом и завершились октябрьским большевистским переворотом. После трехлетней борьбы с внутренними и внешними врагами большевикам удалось установить непререкаемое господство над большей частью бывшей Российской империи. Однако для осуществления своих честолюбивых планов в области экономики, социального и культурного преобразования они еще были слишком слабы. Эта задача отодвинулась на несколько лет, в течение которых страна могла прийти в себя от потрясений. Революция возобновилась в 1927–1928 годах и завершилась лишь десять лет спустя ценою ужасающих испытаний и миллионов жизней. Можно даже сказать, что революция завершилась лишь со смертью Сталина в 1953 году, когда его преемники нерешительно и с оговорками взяли курс на политику, которую можно было бы охарактеризовать как контрреволюцию сверху, приведшую, как мы могли видеть, в 1990 году к отказу от доброй половины революционных завоеваний.
В широком смысле русская революция продолжалась целое столетие. Понятно, что столь длительный процесс, учитывая пространность российских территорий и численность населения, протекал чрезвычайно сложно. Самодержавная монархия, правившая страной с XIV столетия, уже не могла отвечать требованиям современности и постепенно уступала свои позиции радикальной интеллигенции, сочетавшей в себе исповедание крайне утопических идей с безграничной жаждой власти. Однако, как и все подобные, растянутые во времени процессы, он имел свой кульминационный период. По нашему мнению, кульминация приходится на четверть столетия, которое отсчитывается от начала широких волнений в российских университетах в феврале 1899 года и заканчивается со смертью Ленина в январе 1924 года.
Учитывая радикальные замыслы и устремления интеллигенции, захватившей власть в октябре 1917 года, я счел необходимым рассмотреть вопросы, обычно лежащие вне поля зрения исследователей, сосредоточивающих свое внимание на военно-политической борьбе за власть. Для русских революционеров власть была лишь средством к достижению их конечной цели: созданию нового человека. В первые годы своего правления им еще не хватало силы осуществить задачу, столь внеположную народным интересам, но они все же не отказались от своих попыток и тем самым заложили основу сталинского режима, который возобновил их с гораздо большим размахом. Я уделил должное внимание этим социальным, экономическим и культурным предпосылкам сталинизма, которые, еще весьма несовершенно воплотившиеся при Ленине, лежат в самом сердце русской революции.
Книга состоит из трех частей.
Первая часть, «Агония старого режима», описывает гибель царизма, кульминацией которой явилось восстание Петроградского гарнизона в феврале 1917 года, не только в удивительно короткий срок свергшего монархию, но и разорвавшего в клочья саму социальную и политическую ткань государства. Тем самым это исследование служит продолжением моей книги «Россия при старом режиме», в которой прослеживается развитие российского государства и общества от момента зарождения до конца XIX столетия.
