— Я думал, ты только на следующей неделе приедешь… — первым нарушил Томми молчание.
— Потому и приволок сюда эту девицу? — ехидно спросила Клодин.
— Да это по работе, — отмахнулся он.
Все ясно… почему-то она так и думала!
— Она что — тоже ваш сотрудник?
— Нет. Мы ее охраняем.
Он замолчал, сочтя, похоже, объяснение исчерпывающим, но Клодин нетерпеливо подтолкнула его в бок.
— Охраняете? А ее что — кто-то собирается убить?
— Возможно, — тон Томми показывал, что он не намерен развивать эту тему.
— Что значит «возможно»? — Клодин, в свою очередь, не собиралась отступать. — Я все-таки должна знать, с чем дело имею! А может, нам завтра в окно ракету запулят!
— Сомневаюсь… — покачал головой Томми. — Нет, вряд ли.
Только теперь до Клодин дошло, что он и впрямь какую-то долю секунды прикидывал, не выстрелят ли им в окно ракетой.
— А кто вообще такая эта Арлетт? — несмело спросила она.
Томми ответил не сразу — лежал, глядя в потолок с таким видом, будто мерцающие на нем отблески света были какими-то тайными письменами.
— Арлетт — француженка, — начал наконец он. — Ей семнадцать лет, она дочь человека, который… м-мм… иногда помогал нам кое в чем…
Снова замолчал. Клодин стоически ждала: вышла замуж за сотрудника контрразведки — терпи, сейчас он наверняка прикидывает, что может ей сказать, а что нет.
— Неделю назад ее отца убили, — продолжил он в тот момент, когда Клодин потеряла всякую надежду в ближайшем столетии услышать еще хоть что-нибудь вразумительное. — А еще через день, поздно ночью, в их квартиру кто-то попытался вломиться. Хорошо, Арлетт услышала шум — догадалась запереться в своей комнате, придвинуть к двери шкаф и позвонить нашему сотруднику. Когда приехала опергруппа, преступники убежали. Но стало ясно, что девочку оставлять там одну нельзя. Тем более что, возможно, она… м-мм… владеет определенной информацией, которая может быть нам полезна. Ну и вот, нам поручили ее охранять.
— Но почему у нас дома?!
— А это я предложил, — не моргнув глазом, безмятежно сообщил Томми. — Квартира у нас большая, расположена удобно — и от Темз Хаус[1] близко, и посторонних людей вокруг куда меньше, чем в каком-нибудь отеле.
— Да, но почему ты мне ничего не сказал?! Мы с тобой позавчера разговаривали — и ты даже словом обо всем об этом не обмолвился!
— Ну ты же сама понимаешь, что это не телефонный разговор.
— Мог бы хоть как-то намекнуть! — не уступала Клодин.
— Как?
В самом деле, как? Она представила себе, что стоит на съемочной площадке с прижатым к уху сотовым телефоном и выслушивает рассказ Томми о юной француженке, которую он временно, пока ее нет, поселил в их квартире… Бр-рр!
— Я думал, ты позже приедешь, — словно оправдываясь, повторил он.
— Да… и ты бы мне тогда вообще ничего не рассказал!
— Почему, рассказал бы… — ответил Томми, но что-то в его интонации заставило Клодин усомниться в том, что этот рассказ был бы полон. — А правда, чего ты так рано приехала? Мы с тобой позавчера разговаривали, и ты мне даже словом об этом не обмолвилась! — ее же собственными словами с ухмылкой упрекнул он.
— Мы закончили на пять дней раньше. Ну, и я решила сделать тебе сюрприз. Я бы еще часа на два раньше приехала, но с багажом разбиралась. Представляешь — оба моих чемодана в аэропорту потеряли! — она вздохнула. — А теперь, получается, и ты мне не рад совсем…
— Ты так считаешь? — Томми притянул ее к себе. — Ты правда считаешь, что я тебе не рад?
— Нет, — улыбнувшись, покачала головой Клодин.
— Не представляю, как я раньше без тебя жил… Другая женщина за то, что я в ее отсутствие в квартире устроил, наверняка бы закатила скандал, а ты… ты все сразу поняла!..
«Психолог доморощенный! — полусердито подумала она. — После такого заявления высказывать ему претензии действительно как-то не с руки — для того, небось, и распинается!»
— И еще ты… — вдохновенно продолжал ее муж. Увы, Клодин так и не узнала, каким комплиментом он собирался ее наградить: объяснение было прервано негромким стуком в дверь.
Томми настороженно вскинулся:
— Кто там?!
— Конвей, ты извини, но тут… — раздался из-за двери мужской голос, — Арлетт испекла торт в честь приезда твоей жены и… и стесняется позвать вас. — Чувствовалось, что говоривший и сам смущен.
— Да, хорошо, мы сейчас придем, — отозвался Томми. Вздохнул, погладил Клодин по щеке. — Нужно вставать — девочка старалась, неудобно…
Девочка старалась!..
Едва сказав это, Томми вылез из-под одеяла, умылся, оделся и ушел, бросив на ходу: «Одевайся скорей и приходи!»
Ну как же — девочка ведь старалась! Ах-ах!
Клодин сместилась в теплую ямку, оставленную его телом, и лежала, глядя в темное окно и чуть ли не зубами скрежеща от злости.
Конечно, работа работой — но устроить из их квартиры какой-то палаточный лагерь… нет, это уж слишком! Вопреки привешенному ей ярлыку «все понимающей подруги жизни», ее так и тянуло высказать Томми свое мнение по этому поводу. Если бы в доме не было посторонних людей, она бы, наверное, так и сделала (хотя, с другой стороны, тогда и говорить бы было не о чем).
Работу мужа Клодин не любила. С самого начала, связывая свою жизнь с офицером «тайной службы Ее Величества», понимала, на что идет, понимала важность этой работы — но не любила ее, как любая женщина не любит соперницу, отнимающую у нее внимание любимого мужчины.
Приходилось молча терпеть и испорченные его внезапными командировками уикенды, и поздние возвращения домой… А сколько раз, разговаривая с Томми, она внезапно замечала, что он едва слушает ее, думая о чем-то своем! Замолкала — порой он спохватывался лишь через полминуты, бегло виновато улыбался — и они оба знали, что это опять какие-то служебные проблемы не дают ему покоя и не желают отпустить даже дома.
А сейчас его работа нашла свое, так сказать, «материальное воплощение» — в виде хорошенькой рыженькой девушки со щебечущим голоском.
Нет, Клодин не ревновала — да кто эта девчонка вообще такая, чтобы к ней ревновать?! Но показать ей, кто в этом доме законная жена, а кто всего лишь, так сказать, «служебная обязанность», несомненно, стоило — причем так, чтобы это было понятно лишь самой Арлетт, для всех же прочих постараться выглядеть преисполненной доброжелательности и приветливости.
Она сама не понимала, почему юная француженка вызывала у нее столь острую антипатию. Возможно, сказалось то, как Арлетт в первый момент, когда Клодин ее увидела, прижималась к Томми, может — недобрая искорка во взгляде прозрачнозеленых глаз, а может, это было нечто сродни любви с первого взгляда, но со знаком минус.
