Я слушал Бадди и следил, как по плинтусу веранды тихо крадется крыса, прикинувшаяся темным листиком.
— В одной комнате поставил настоящий массажный столик и предлагает женщинам сделать массаж. То и дело он заходит чересчур далеко. Кому-то это нравится, кому-то нет. Дамы жалуются.
— Он что, профессиональный массажист?
— Он просто котяра, у него три яйца. Я же говорил — он сам себе на член наступил.
Я расхохотался почти против воли, и Бадди залаял в унисон со мной. В этот раз он показался мне куда опаснее. Бадди покачивался в гамаке, словно огромная рыба, попавшая в сеть. Действительно Тунец. Придерживая стакан водки на куполе живота, Бадди продолжал перечислять провинности своего менеджера. Он пил, вечно попадал в некрасивые истории, запускал руку в кассу, оскорблял гостей, порой не воздерживаясь от непристойных выражений, спал на рабочем месте, предлагал большие скидки в обмен на личные услуги, а в результате в гостинице оказалось несколько постоянных жильцов, от которых теперь невозможно избавиться. Ему доставляет удовольствие морочить людям голову, он потирает руки, когда удастся кого-нибудь провести.
— А на этой неделе что отмочил! — рассказывал Бадди. — У него завязался романчик с одной гостьей — она, конечно, та еще киска, но замужем, приехала сюда с супругом. И вот, после того как этот управляющий, черт бы его подрал, оттрахал ее, она отключилась, а он быстренько сбрил ей все волосы на том самом месте. Интересно, как она объяснила это своему старику! — Бадди хихикнул, вскинул на меня глаза и строго спросил: — Что скажешь?
Эта дикая выходка так меня рассмешила, что, давясь смехом, я не мог и слова из себя выдавить. Правда, история несколько смутила и озадачила меня. В том мире, откуда я прибыл, такое никому бы в голову не пришло.
— Чертовски много можно узнать о человеке, присмотревшись, как он смеется, — сказал Бадди.
Стало быть, он за мной наблюдает?
— Похоже, колоритный персонаж, но не стоит доверять ему свой бизнес, — поспешил я ответить.
— Ты говорил, писатели умеют выдумывать названия, — напомнил мне Бадди. — Нам нужно новое название для бара.
— «Рай Моми» звучит неплохо.
— Моми — моя бывшая жена. Она работала в баре. Мы только что разошлись. Моей новой вахине Стелле это название не по душе. Ну?
Он приподнялся в гамаке, вперив в меня взгляд, а я ломал голову, пытаясь что-нибудь сочинить, несмотря на все отвлекающие моменты — телевизор, прибой, женщины в бикини, крадущаяся крыса.
— Может, назвать его «Потерянный рай»?
Бадди ничего не ответил — на миг он замер, но мозг его работал вовсю. Я слышал что-то похожее на гудение разогревающегося мотора. Потом я убедился, что это происходит всегда, если Бадди думает изо всех сил: шарики у него в мозгу крутятся, точно насаженные на ось шестеренки старого механизма, трутся друг о друга, и гул этой работы выходит через приоткрытые губы. Наконец он спросил шепотом:
— Это название чего? Песни какой-то? Рассказа?
— Поэмы.
— Поэмы. Мне нравится.
Он расслабился. Гул утих. Пружины, валы, приводные ремни перестали скрипеть и громыхать за его влажным лбом.
— Ты справишься с этим делом.
Так я получил работу. Почему? Потому что в прошлой жизни был писателем? Бадди никогда не читал, быть может, печатное слово казалось ему чудом, быть может, он питал преувеличенное уважение к писателям? Или проще: он был игроком, я — его ставкой. Бадди принадлежал к вымиравшей породе хищников Тихого океана. Для него это решение стало еще одной рискованной авантюрой, лишним поводом похвастаться удачей.
— У меня прекрасный штат, — предупредил он. — Они будут работать за тебя, тебе почти ничего и делать-то не придется. Но мне нужно, чтобы управляющий хотя бы выглядел солидно.
— Буду стараться.
— Знаешь, это тебе не космическая инженерия, — утешил меня Бадди. — Главному условию ты соответствуешь.
— Какому?
— Главное — ты хаоле с материка. — Он снова расхохотался, поудобнее устроился в гамаке и взмахом руки завершил аудиенцию.
Слово «материк», произнесенное на гавайском наречии, прозвучало как «планета Земля».
2. Выброшенные на сушу
Ощущение собственной ненужности могло нахлынуть вновь, но я тут же напоминал себе, что ныне я управляю «многоэтажной гостиницей». Теперь, когда гавайцы спрашивали меня, как я зарабатываю себе на жизнь, я не называл себя писателем — все равно никто не читал моих книг, — а предпочитал другой ответ: «Работаю управляющим в отеле „Гонолулу“». Работа не только обеспечивала меня материально, она придавала мне определенный статус среди здешних прохиндеев.
Тридцать лет я кружил по свету и писал книги, а теперь мне дали работу только потому, что я — хаоле, белый человек. Я успел сколотить и потерять несколько — не скажу состояний, но, по крайней мере, этих денег хватало на обеспеченную жизнь, — утратил несколько домов, родную страну, семью, друзей, распростился с машинами, со своей библиотекой. Другие люди теперь сидят в изящных креслах, выбранных мной, любуются моими — уже не моими — картинами, висящими на стенах, за которые я заплатил.
У меня не было никакого плана — лишь бы сменить обстановку, и Гавайи показались мне подходящим местом, чтобы начать все сначала. Эту гостиницу словно для меня создали. Бадди меня понимал, он, судя по всему, и сам многое терял в жизни — жен и дома, деньги и родину, правда, не книги. Мне нужно было отдохнуть от собственного воображения. Поселившись на Гавайях и перестав писать, я надеялся вновь обрести связь с реальным миром.
Отель располагался не на берегу. Это была последняя из старых маленьких гостиниц Гонолулу, «гостиница-бютик», по выражению Бадди. Он выиграл это заведение на пари в начале шестидесятых, когда реактивные самолеты только-только начинали вытеснять круизные пароходы, но даже в ту пору отель «Гонолулу» был пережитком прошлого. Цены на землю в Вайкики росли, нашу гостиницу в любой момент могли купить под снос и вместо нее возвести большую уродливую конструкцию из числа однотипных отелей, расплодившихся по всему миру. Предчувствие неизбежного конца обостряло восприятие, и я запоминал все, что видел и слышал, фиксировал мимолетные подробности, превратился в записную книжку, в ходячий блокнот.
Несколько человек проживало в гостинице постоянно, были завсегдатаи, приезжавшие на всю зиму, но большинство гостей появлялось только в короткий отпуск. Тем не менее к тому времени, когда они выписывались, я уже знал о них все, что хотел, а порой и больше.
— Слава победителю! — приветствовал меня уборщик Кеола в первый рабочий день. «Саава побеэдиелю!» — точнее. Дел было мало. Бадди не соврал: персонал прекрасно справлялся сам. Повар Пи-Ви, Лестер Чен — мой заместитель, Трэн и Трей — бармены. Трэн эмигрировал из Вьетнама, Трей, серфингист с Мауи, руководил рок-группой «Кроткие». Раньше они именовали себя «Мясное заливное», пока всем скопом не обрели Иисуса. «Иисус — первый серфингист, он ходил по волнам, — талдычил Трей. — Я плаваю на доске во имя Иисуса». Чарли Уилнис и Бен Фишлоу нанимались на сезон. Тяжелой работой занимались Кеола и Кавика, которых я ценил за полное отсутствие любопытства. Милочка в то время вела хозяйство гостиницы. Ее мать, Пуамана, еще один выигрыш Бадди, вырастила дочь в нашем отеле.
