Леди Элизабет обставила дом с тем совершенным вкусом, который унаследовала от своего отца.
Она убедила мужа покупать картины великих мастеров.
По ее инициативе он стал коллекционировать тончайший фарфор и многое другое, что украшало их дом.
Ни с чем подобным ему дотоле не приходилось иметь дело, но сэр Хьюберт любил свою жену, к тому же, будучи весьма прозорливым, он скоро оценил все достоинства и преимущества человека, обладающего чувством прекрасного.
Леди Элизабет и сэр Хъюберт стали посещать аукционы.
Время от времени распродажи проходили в частных домах, а иногда ив торговых залах Кристи, открывшихся в Лондоне.
Когда Хьюберт приносил домой то, что нравилось жене, у него появлялось ощущение трепетного восторга, чего он не испытывал никогда прежде.
Элизабет теперь не было с ним, но он продолжал наполнять сокровищами их дом в поместье.
Кроме того, он купил дом в Лондоне для Терезы.
Ему казалось, что, когда она вырастет и завершит образование, ей будет необходима обстановка, достойная ее красоты, как необходима безукоризненная рама для прекрасной картины.
Узнав, что дом маркиза Волстоука находится на расстоянии всего одного конного перехода от Ливерпуля, сэр Хьюберт отправился к нему еще до начала аукциона, дабы лично осмотреть выставляемое на продажу фамильное серебро.
Он прибыл в самом роскошном экипаже, как бы желая с первой минуты продемонстрировать свою значимость.
Но вместо того чтобы отвести его в зал, где было разложено серебро, слуги препроводили его в библиотеку.
Там у камина сидел, углубившись в книгу, маркиз.
Сказать, что он произвел на сэра Хьюберта впечатление, значит не сказать ничего.
Хьюберт Брайан понял — перед ним человек, которому он хотел бы подражать во всем.
Человек этот представлял собою нечто столь же ценное и уникальное, как и любой предмет из его коллекции, которую он намеревался продать.
Но и маркизу понравился сэр Хьюберт, и они беседовали на равных. Конечно же, маркиз немало слышал о своем госте.
При этом он восхищался и тем, как сэр Хьюберт блестяще реализовал свои выдающиеся способности, поднимаясь на вершину социальной лестницы, и тем, что он способствовал процветанию Ливерпуля, и тем, что суда под флагом его флотилии были известны всей стране.
Джентльмены проговорили почти два часа.
А когда расстались, оба уже знали, что каким-то непостижимым образом в жизни того и другого перевернута новая страница.
Аукцион был отменен.
Хьюберт Брайан скупил все выставленное на продажу.
Однако себе он оставил лишь серебро, все же остальное вернулось к маркизу.
— Все это корнями проросло здесь, — сказал он, окидывая взглядом дворец, — и вы не можете лишать того, кто унаследует этот великолепный дом, принадлежащих ему сокровищ. Дворец должен вновь стать таким же великолепным, каким он был в самом начале.
Маркиз был глубоко тронут словами сэра Хьюберта.
Более того — он понял, что для такого человека, как Хьюберт Брайан подобный шаг является не просто стремлением к благотворительности — скорее желанием сделать что-либо для следующих поколений.
Таким образом, сэр Хьюберт нашел для себя новый интерес в жизни, помимо увеличения собственных капиталов. Он проследил за судьбой картин, ранее проданных маркизом, и выкупил их у новых хозяев.
Маркиз, к сожалению, успел продать и часть резной, с позолотой мебели эпохи правления Карла Второго.
На поиски ее нового местонахождения ушло шесть месяцев, прежде чем удалось вернуть ее обратно.
Сэру Хьюберту не меньше, нежели самому маркизу, доставляло удовольствие наблюдать, как подобно розе вновь расцветает дом.
Все возвращалось на свои законные места.
Сэр Хьюберт познакомился и с наследником маркиза — сыном его единственной сестры, которая вышла замуж за графа Лэнбоурна и жила на юге страны.
Они часто виделись, бывая в Лондоне, и маркиз испытал ужасное потрясение, когда карета, в которой ехали супруги Лэнбоурны, перевернулась и оба погибли.
Единственный ребенок Лэнбоурнов был крещен Эдуардом, но все звали его просто Гарри.
Маркиз решил, что юноша, которому тогда едва исполнилось семнадцать, должен жить с ним и в Ливерпуле, и в Лондоне.
Когда он сказал об этом сэру Хьюберту, тот воскликнул:
— Превосходно — вот все, что я могу ответить! Он счастливейший молодой человек! Ведь ваше родовое поместье уже слывет одним из красивейших уголков графства, а к тому времени как мы завершим работу, ему не будет равных во всей Англии.
Маркиз рассмеялся.
— Я только надеюсь, что Гарри оценит наши хлопоты и заботу о нем.
— Уверен — оценит, — заявил сэр Хьюберт, — так же, как Тереза приходит в восторг при виде моих новых приобретений для ее дома. Совсем как ее мать…
Он помолчал немного и, словно спохватившись, промолвил:
— Чуть было не забыл — хочется знать ваше мнение о картине, которую я намерен повесить над камином в гостиной на Беркли-сквер.
— Вам удалось найти картину, которая впишется в этот интерьер? — заинтересовался маркиз.
— Думаю, да, — кивнул сэр Хьюберт. — Однако, когда речь заходит о картинах, я всегда, как вы знаете, склоняю голову перед вашим суждением.
Маркиз улыбнулся.
Ему доставляло удовольствие слышать подобные комплименты от друга, который действительно высоко ценил его мнение.
Чем лучше маркиз узнавал сэра Хьюберта, тем больше восхищался его способностью скрупулезно вникать во все за что бы ни взялся.
Его яркий ум проявлялся не только в финансовых вопросах.
По мнению маркиза, он обладал не меньшим интеллектом, чем большинство государственных мужей, входивших в правительство.
К тому же он не считал для себя зазорным учиться и без всякого уничижения перенимать у маркиза многое из того, что отличало истинного джентльмена в подлинном значении этого слова.
— Давайте посмотрим картину сегодня во второй половине дня, тем более что у нас уже была назначена встреча на сегодняшнее утро!
— Да, вы правы, — кивнул сэр Хьюберт. — Через полчаса все начнут собираться, но я хотел бы поговорить с вами наедине.
Маркиз вопросительно взглянул на него.
— Возможно, я опоздал, — продолжал сэр Хьюберт, — но тем не менее я здесь, чтобы…
К удивлению маркиза, его друг явно волновался.
Это было так не похоже на сэра Хьюберта, что невольно заставляло думать о каких-то неприятностях.
Маркиз уже готов был спросить, не стряслась ли какая беда в Ливерпуле, а может, произошла авария с одним из судов, представлявших теперь и его интересы, когда сэр Хьюберт выдавил из себя:
