Г.В. Александров.
Фотография с дарственной надписью: «Юрию Александровичу Федосюку на память о венских стараниях. С приветом – Гр. Александров. 1953»
«Основоположник советской музыкальной кинокомедии» – таким останется в истории искусства Григорий Васильевич Александров[3].
Я познакомился с ним в период «оттепели» – в мае 1953 года. Начали оживляться международные культурные связи. На 2-й конгресс Австро-советского общества в Вену было решено направить делегацию ВОКСа в составе Г.В. Александрова, Д.Д. Шостаковича, члена Правления ВОКСа Л.Д. Кисловой и меня. Александрова назначили главой делегации.
50-летний импозантный мужчина, рослый, плечистый, с благородной сединой. Густые брови, лучистые глаза, красивая осанка. Чувствовал себя за границей совершенно свободно: много до того ездил по свету, к тому же в прошлом актёр. Своеобразный голос – баритон журчащего тембра. Речь неторопливая, с богатыми модуляциями, иногда в начале фразы причмокивал губами. Несколько деланная «обвораживающая» улыбка. После пресс-конференции одна венская газета противопоставляла Александрова и Шостаковича: первый – Weltmann, то есть светский человек, второй – углублённый в своё творчество затворник – одним словом, антиподы. Как личность легкомысленным венцам, разумеется, более импонировал Александров.
Общаясь внутри делегации, любил вспоминать прошлое: работу с Эйзенштейном, визит к Чарли Чаплину, сложное прохождение первой своей кинокомедии – «Весёлые ребята», которую неожиданно одобрил и тем самым спас от запрета киночиновников сам Сталин: «Почему же советскому народу, доблестно выполнившему первую пятилетку, не повеселиться, не посмеяться?» По его словам, Сталин очень любил этот фильм и неоднократно его просматривал. Он подарил Александрову свой портрет с автографом; портрет сильно попортился в войну – был закопан на дачном участке… О самом важном Александров рассказал в своих интересных мемуарах.
Всегда восторженно, с юношеской влюблённостью отзывался о своей жене – Любови Орловой. В то время она постоянно разъезжала по СССР с личными концертами, которые пользовались неимоверным успехом. Когда мы ходили по венским магазинам «отоваривать валюту», рассказал, как в одну из своих загранпоездок подыскивал ткань для Любови Петровны. «А какова внешность вашей супруги? Она брюнетка или блондинка?» – спросила продавщица и прикинула отрез к даме, изображенной на висевшем позади плакате. «Я поднял глаза и остолбенел, – не без гордости повествовал режиссёр. – На афише была сама Любовь Петровна. “Она именно такая!” – поведал я продавщице. Выбор ткани был облегчён».
Обедали в гостиничном ресторане вчетвером. По моему предложению, дабы не расплачиваться «по-немецки», то есть каждому за себя, ввели такой порядок: весь день за всех поочерёдно расплачивался кто-то один. Но не для всех это оказалось выгодным: иногда нас приглашали на приёмы, и дежурному «плательщику» в тот день приходилось платить меньше, чем другому в обычный день. Однажды в честь делегации был устроен приём в советском посольстве, «дежурил» в тот день Александров. Мы шутливо поздравили его с экономией на ужине. Он откинулся на стуле и иронически захохотал, но мне показалось, что радовался он вполне искренне.
Вообще же я с удивлением заметил в этом благополучном, отнюдь не бедном человеке некоторую скаредность. Как-то делегация выступала в одном из районных отделений Австро-советского общества, в Вене. Я сидел в президиуме справа от Александрова. К концу собрания каждому из нас преподнесли из зала грошовые сувениры: альбомчики, шоколадки. Одна из шоколадок выпала из рук дарителя и очутилась на столе где-то между Александровым и мной. Мне показалось, что плитка предназначалась мне, и я придвинул её к себе. Тут же меня ожёг ревнивый взгляд Александрова. Думал, не отдать ли плитку ему, но решил, что вопрос спорный, да и обойдется великий режиссёр без шоколадки весом в 50 граммов. Каково же было моё удивление, когда вечером, перед сном, в мой номер постучался Александров. С обаятельной улыбкой он сказал: «Кажется, к вам случайно попала моя шоколадка?» Я покраснел, как схваченный за руку мелкий воришка, и отдал ему шоколадку. Александров пожелал мне спокойной ночи и в оставшиеся дни по-прежнему был со мной вежлив и предупредителен. А я, грешный, уже не мог относиться к нему по-прежнему, конечно же, не из-за самой шоколадки.
Постепенно я понял, что этот человек никогда и ни за что не отступится от своих интересов ни на миллиметр. Впоследствии одна из наших сотрудниц, некогда работавшая на Мосфильме, по какому-то случаю сказала мне: «Вы же знаете Александрова: он со своей лучезарной улыбкой через любую стену пройдёт».
Обратно в Москву делегация ехала поездом, много разговаривали. Александров рассказывал, как снимал фильм «Цирк». По его словам, он часто, но безуспешно приглашал на съемки разного рода начальство, от которого зависело финансовое и материальное обеспечение съёмок: выходили из сметы. Но вот когда начались съёмки массовых эпизодов на арене с голоногими гимнастками (дерзость по тому времени большая), от начальства, внезапно остро заинтересовавшегося фильмом, отбою не стало.
Время было переломное: культ Сталина будто бы отмирал, но и ругать недавнего вождя было рискованно. Побаиваясь друг друга, мы говорили осторожно, недомолвками. В связи с недавней реабилитацией врачей, обвинённых в январе 1953 года как отравители и сразу же после смерти Сталина выпущенных из тюрьмы, Александров рассказал анекдот:
