Начиная с царствования Павла I и кончая Александром II, основную идею российской политики составляла не оборона от внешних противников, а борьба с революцией. Казалось бы, какое дело русским императорам до государственного устройства той или иной европейской страны, если оно не задевает их интересов? Защита монархического принципа? Династические интересы? Да это все пустяки, филологический дым! Основа здоровой политики — здоровый национальный эгоизм.
При Екатерине Великой Россия придерживалась строго национальной политики: она не ставила никаких других задач, кроме нужд собственного развития и безопасности. Поставив две цели, присоединить Польшу и выйти к Черному морю, императрица шла к ним, не сворачивая. События в Европе ее интересовали лишь с точки зрения возможной выгоды. Даже Французская революция не встревожила ее. Конечно, она возмущалась жестокости революционеров, обещала европейским монархам помощь, но по-настоящему „вмешалась“ в революционные потрясения только для того, чтобы под предлогом пресечь распространение революции на восток провести второй и третий разделы Польши. Она могла по праву сказать не „Европа — наш общий дом“, а „Россия наша вселенная“. Господь прибрал ее в ту пору, когда она собиралась нанести решительный удар Турции и положить конец историческому поединку двух империй.
Матушка-императрица была хищницей? Не уважала нравственного начала? Однако вряд ли она это подозревала. Последующая судьба России, вплоть до современной, убедительно доказала, что там, где начинается в политике погоня за так называемыми нравственными целями, это приводит к ущемлению национальных интересов в пользу тех, кто действует по старой государственной логике.
Политическое наследство Екатерины Павел I пересмотрел. На первое место вышла „нравственность“, что выразилось в его рескрипте генералу Римскому-Корсакову: „…остановить успехи французской республики, дабы пресечь ее способы к распространению заразительных правил пагубной вольности и восстановить древние престолы от Бога поставленных государей“.
Александр I только продолжал борьбу с революцией во имя монархического принципа. Последовали войны 1805 и 1807 годов.
Только после свидания в Тильзите Александр на короткое время сблизился с Наполеоном. Император Франции прекрасно понимал огромное значение такого союза и старался привлечь Россию всевозможными средствами. Он предлагал Александру чрезвычайно выгодную в стратегическом отношении границу по Висле. Когда же последний „из сострадания к Пруссии“, отказался от этого, то Наполеон объявил обращенную против нас и запиравшую устье Вислы прусскую крепость Данциг вольным городом и заставил Пруссию уступить нам Белостокскую область; с его согласия и при его дружественном нейтралитете мы овладели Финляндией; от Австрии он отобрал в нашу пользу часть Галиции; он указал нам на Бессарабию, предлагал Александру Молдавию и Валахию, согласен был даже на окончательный раздел Турции.
Для России открывалась, таким образом, полная возможность раз и навсегда разрешить восточный вопрос. Заветная мечта Екатерины, казалось, близилась к осуществлению. Наши действительные интересы нигде не сталкивались с французскими. Разгром соседних государств, Австрии и Пруссии, был выгоден для нас. Точно так, несмотря на временную стеснительность континентальной системы, была выгодна России и та ожесточенная борьба, которую вел Наполеон с нашим постоянным врагом — Англией. Однако франко-русский союз существовал недолго. Причин тому несколько; но главная, приведшая к окончательному разрыву, заключалась в том, что Император Александр желал остаться верным унаследованной еще от отца роли „единственного защитника коронованных глав“.
На первое место вышла идеология, и что из этого вышло, мы прекрасно знаем: было Бородино, пожар Москвы, Отечественная война (на которой, к слову, прославился и дед Скобелева). Сегодня трудно представить, что этой опустошительной войны могло и не быть.
Да, еще конечно, „благодарность всей Европы“ за русский поход 1813 года! Император Александр — спаситель Европы!
И что получил спаситель, когда Наполеона устранили со сцены? Во время Венского конгресса Франция, Англия и Австрия, не соглашаясь на присоединение к России герцогства Варшавского, заключили против нее тайный союз в декабре 1814 года. Только неожиданное возвращение Наполеона с острова Эльба заставило „благодарных союзников“ пойти на уступки.
Как здесь не вспомнить, что мудрый Кутузов был против похода 1813 года и предупреждал: „Наполеон теперь уже не опасен для России и следует его поберечь для англичан“. Точно также думал и государственный канцлер Румянцев.
Перелистнем эту страницу. Царствование императора Николая I отличалось еще большей идеологичностью. Его слова при вступлении на престол: „Революция у ворот России, но клянусь в том, что, пока я жив, она не проникнет в нее“.
С точки зрения прямых интересов России, события в 1848 году, разыгрывавшиеся в Австрии, были чрезвычайно выгодны. Соседнее государство, недоброжелательство которого мы уже много раз имели случай испытать, разрушалось без всяких усилий с нашей стороны. Разрешение восточного вопроса облегчалось. Славянские народности, входившие в состав монархии Габсбургов, освобождались и, конечно, легко поддались бы нашему влиянию. Наконец, Галиция — эта старинная русская область, о которой наша дипломатия совершенно забыла на Венском конгрессе, могла быть воссоединена с Россией, и мы приобретали прочную естественную границу по Карпатам.
Что ж, венгерский поход был для российской армии вполне удачен.
Наверное, во время злосчастной Крымской войны, отбросившей Россию навеки, Николай I смог достаточно полно убедиться в ошибочности своей политики. На просьбу не о помощи, а о нейтралитете император Франц Иосиф, сообразуясь не с идеологией, а потребностями своей страны, выдвинул ряд жестких требований: не переходить русским через Дунай, по окончании войны очистить Молдавию и Валахию и вообще не нарушать существующего в Турции порядка. На упрек русского посланника, напомнившего о помощи России в 1849 году, австрийский император хладнокровно ответил: „В политике чувства не играют роли, а существуют лишь выгоды“.
Вот и получалось, что мы жили чувствами и потеряли в войнах, которых можно было бы избежать, около двух миллионов жизней, почти миллиард рублей, не считая сгоревшего в пожарах и разоренных хозяйств.
Гимназист Саша Кутепов ничего этого не знал. Разве что отголоски героической обороны Соловецкого монастыря от английской эскадры волновали воображение мальчика или заставляли задуматься о том, почему блокада в Крымскую войну нанесла архангельской торговле большой ущерб.
Вообще Саша Кутепов смотрит на историю по-детски. Самое большое его огорчение — то, что родители отдали его учиться не в кадетский корпус, а в скучную классическую гимназию в Архангельск.
Это город лесной и морской, торговый и монастырский. Двадцать тысяч жителей. Здесь строил флот Петр Великий, а монахи еще с двенадцатого века служат Господу в своем древнем мужском монастыре Архангела Михаила. Здесь Кутепов одержал первую победу.
Однажды зимой, после всенощной службы, во избежание беспорядка гимназистов выпускали из церкви по классам, а первоклассники были выпущены последними. Церковь закрылась, и малыши в долгополых шинельках с башлыками на фуражках двинулись стайкой по пробитой в сугробах не тропинке, а настоящей траншее. И вдруг налетели на двух подгулявших обывателей. Что там взбрело в головы хмельным мужикам, но только они сцапали первого гимназистика, и тот с перепугу запищал. Остальные замерли. Неожиданно один из них кричит:
