— Нет. Я предпочитаю вообще ничего не вспоминать. Зачем? Хорошее — жалеть, что не вернешь, плохое — душу бередить.
— О чем ты сейчас думаешь? — все-таки не удержался Брендон.
— Так… о разном… А лучше сказать — ни о чем.
— Неужели ты не думаешь о завтрашнем дне?! — изумленно воскликнул О’Брайан.
— Брендон, — поднял на него глаза Кларк, — завтра я отправлюсь туда, куда все мы без исключения рано или поздно отправимся. Только каждый из нас почему-то считает, что с ним это произойдет еще очень-очень нескоро, так нескоро, что неизвестно, произойдет ли вообще, и, как часто бывает, в этой уверенности он на следующий же день умирает… В нашем мире это проще, чем в первобытной стае! Вся разница между мной и тобой, Брендон, в том, что ты не знаешь часа своей смерти, а я знаю. Мне легче… К тому же я надеюсь, что путешествие в мир иной окажется достаточно увлекательным.
Брендон чертыхнулся:
— Ты говоришь о предстоящей казни, как о загородной прогулке! Это невыносимо!
— Невыносимо для кого — для тебя?
— Это кощунство перед теми, кто прошел этот путь раньше!
Стивен пожал плечами в ответ.
— Тебе вообще приходилось испытывать какие-нибудь человеческие чувства: сожаление, раскаяние, отчаяние, страх? Похоже, они тебе мало понятны! — запальчиво произнес Брендон. — Можно подумать, что тебе совершенно нечего терять в этом мире!
— Отчего же…
— Ну что именно? Назови.
— Я не хочу об этом говорить! — отрезал Стивен.
Брендон почувствовал, что на этот раз допустил бестактность:
— Прости…
Оба замолчали. Но Кларк был не из тех, кто обижается по пустякам, и через минуту заговорил снова:
— Брендон, я ведь имею право на последнее желание?
— Ну, если это не будет переходить границы разумного, я думаю, твою просьбу удовлетворят.
— Это не будет переходить границы. Я хочу сегодня заказать сюда ужин при свечах.
— При свечах?
— Хороший ужин, — продолжал Стивен, — из лучшего ресторана, с дорогим вином. Ужин на двоих.
Брендон дико посмотрел на него.
Стивен удивился его реакции:
— Ты разве не составишь мне компанию? Что же, я буду пить как свинья один?
— Может быть, для тебя еще и девочку заказать? — сострил Брендон.
— Девочку сегодня не надо! — засмеялся Стивен.
— Хорошо… я попытаюсь это устроить, — пообещал защитник.
По правде говоря, он был несколько взвинчен сегодня. Первый раз в жизни Брендон О’Брайан сталкивался с человеком, у которого, как ему казалось, патологически отсутствовал страх, и это выводило его из себя.
…Они сидели друг против друга — адвокат и подзащитный, — уже изрядно успевшие друг другу надоесть и тем не менее намертво взаимно притянутые обстоятельствами и глубиной той пропасти, которая их разделяла. Но сейчас между ними был только покрытый белоснежной скатертью и ничем не отличавшийся от ресторанного столик. Свечи, правда, отсутствовали.
Стивен ел неторопливо и со знанием дела. Впечатление создавалось такое, будто он полжизни провел в дорогих ресторанах. Было видно, что на этот раз он доволен.
— Жаль, на целую бутылку поскупились, — сказал он, поднимая пластиковый стакан. — Ну, за тебя и за твои будущие успехи!
Брендон угрюмо молчал.
— Да что ты так убиваешься? Право же, у меня нет к тебе никаких претензий!
— С чего ты взял, что я убиваюсь? — сказал задетый Брендон. — Я честно отработал свои деньги. И мне себя упрекнуть не в чем.
— Ну и отлично!
Разговор явно не клеился, хотя оба они, каждый по-своему, стремились к нему.
— Брендон, а какое напряжение подается на электрический стул во время казни? — спросил вдруг Стивен.
Адвокат поперхнулся:
— Охота тебе сейчас говорить о таких вещах… Не помню точно, — нехотя выдавил он, — кажется, две тысячи вольт.
— Не слабо! — присвистнул Стивен. — Мне кажется, тысячу я бы еще выдержал…
— Что ты несешь?! — поморщился Брендон. — Люди нередко гибнут от электричества у себя дома, где напряжение в двадцать раз меньше.
— Это они гибнут… потому что боятся… — сдавленным шепотом проговорил Стивен.
Брендон посмотрел с вызовом:
— А ты не боишься?
— Нет!
— И можешь сказать почему?
— Не знаю! Я, наверное, таким родился.
Брендон, подперев голову рукой, уставился на своего подзащитного. Удивительно: почему этого человека, с которым он так долго общался и которого так долго изучал, разгадать до конца он так и не сумел?
— Видишь ли, — снова заговорил Стивен, — в «Ридерз дайджест» я как-то прочел, что люди гибнут иногда только из-за того, что не могут воспротивиться смерти. Гибнут, скованные мертвой хваткой собственного страха. Но на самом-то деле они больше боятся не смерти, а процесса умирания. Если бы люди были уверены, что смогут умереть мгновенно — быстрее, чем успеют это почувствовать и осознать, — то многие проблемы решались бы гораздо быстрее и, может быть, сейчас на планете было бы не так тесно…
О’Брайану претила эта манера Кларка раздевать любую мысль донага, пока она не превратится в свою противоположность. Но сейчас он не стал возражать ему.
— Хорошо… В таком случае я желаю тебе, чтобы завтра все произошло именно так… Быстрее, чем можно почувствовать… — Брендон выпил залпом.
— Знаешь, — произнес Стивен, откинувшись на спинку стула, — а ведь страх перед казнью — это страх того же свойства: человеку кажется, что за всю жизнь он не испытывал такой боли, как та, что должна привести его к смерти. То есть это страх перед неизбежной болью. И страх этот постоянно в тебе, с ним встаешь, с ним ложишься…
— Прости, но как тебя понимать? О каком страхе ты говоришь? Минуту назад ты сказал, что ничего не боишься.
— Разве? — мотнул головой Стивен. — Ну да, конечно… я, собственно, не о себе сейчас… Ты же сам знаешь, как здесь иногда по десять-пятнадцать лет ждут казни. Как они живут? Как вообще можно жить в постоянном ожидании смерти?
— Наверное, так же, как смертельно больные, — примиряются с неизбежностью. Ничего другого им просто не остается.
— Да, человек привыкает ко всему… Но я бы так не смог. — Стивен сдвинул брови и задумался.
Брендон не прерывал его молчания, чувствуя, что выговорился тот еще не до конца.
— Мне кажется, — вновь заговорил Стивен, — что людям просто не хватает воображения. Если бы они хоть на минуту представили себя на месте осужденных… Но они не могут — или не хотят — этого сделать и не замечают, как сострадание уходит из их сердец… — Он сверкнул глазами в сторону напряженно слушавшего Брендона. — Ожидание казни — это наказание, и может быть, более тяжкое, чем само преступление. Я имею право это утверждать!..
