Пьер Абеляр формировался как философ в условиях жестокой идейной борьбы, волновавшей весь Запад в период классического Средневековья. То была схватка между двумя направлениями, зародившимися еще в эпоху поздней Античности, между «реалистами» и «номиналистами». Реалисты, последователи Платона, считали, что первичными являются понятия о предметах, а сами предметы — лишь отражение этих понятий: nominalia sunt realia, то есть реальны только имена. Номиналисты же, отталкиваясь от положений Антисфена, некогда критиковавшего Платона, напротив, утверждали, что идеи или понятия (универсалии) сами являются лишь отражением материальных предметов и, не имея реального содержания, существуют не в действительности, а только в воображении. Первый из учителей Абеляра, широко известный в ученых кругах Росцелин, исповедовал номинализм и считал, что универсалии — «не более чем колебания воздуха». Что до второго и последнего учителя будущего философа, Гийома из Шампо, то он принадлежал к крайним реалистам и был непримиримым врагом Росцелина.
Видя, как его наставники яростно поносят друг друга, молодой Абеляр последовательно отошел и от одного, и от другого, обратившись к Аристотелю, который, в отличие от Платона, считал, что общее существует в неразрывной связи с единичным, являющимся его внешней формой. Исходя из посылок Аристотеля, Абеляр стал внушать своим ученикам, что универсалии не обладают самостоятельной реальностью, реально существуют лишь материальные вещи, но при этом универсалии получают некоторую реальность в сфере ума, обобщающего отдельные качества вещей, благодаря свойственной уму способности к абстракции. Таким образом, отвергая реализм, Абеляр, в отличие от номиналистов, утверждал, что в единичных предметах все же есть нечто общее, а именно концепт (смысл). Вследствие этого учение Абеляра и получило в дальнейшем название концептуализма.
Блестяще изложенное учение это, вызывая восторг учеников, сделало учителя в короткое время самым популярным из всех своих коллег. Но это же вызвало и лютую злобу его бывших наставников и их кланов; если раньше Росцелин и Гийом изрыгали хулу друг на друга, то теперь совместная ненависть их сторонников обратилась против общего врага. Впрочем, это пока что мало беспокоило Абеляра — он был достаточно силен, чтобы обороняться и давать сдачи. Но когда, все более воодушевляясь своими успехами у слушателей, он вступил на новый этап, перейдя от философии к «науке всех наук» — богословию, положение круто изменилось: теперь ему пришлось иметь дело с противником неизмеримо более сильным, с всемогущей Церковью.
Как известно, христианская религия, будь то католицизм, православие или протестантизм, построена на догматах, не подлежащих критике. Еще во II веке один из отцов церкви, Тертуллиан, сформулировал знаменитый постулат: credo quia absurdum — «Верю, потому что нелепо», а современник Абеляра, Ансельм Кентерберийский, утверждал: «Верю, чтобы понимать». Но Абеляр, с его отточенно-логическим мышлением, не хотел верить нелепому, и выдвинул противоположное положение: «Понимаю, чтобы верить». Иначе говоря, он стремился осмыслить христианскую догматику, придать ей логическое обоснование, не отдавая себе отчета в том, к чему это могло привести.
Главным камнем преткновения, о который Абеляр сначала споткнулся, а затем и разбился, был центральный догмат христианской теологии — существо Троицы. Согласно этому догмату единый Бог, воплощающий самопознание и любовь, существует в трех неслиянных и нераздельных лицах — Отца, Сына и Святого Духа. Вот эту-то «неслиянность» и «нераздельность» Абеляр и рискнул логически объяснить. Он определил Троичного Бога как единое высшее совершенство в трех проявлениях: Божественная Сущность в своем могуществе есть Отец, в своей мудрости — Сын-Слово (Logos), в своей любовной благости — Дух Святой. Отношение этих трех ипостасей, согласно Абеляру, подобно трем лицам грамматики: одно и то же лицо одновременно является. 1-м, 2-м и 3-м, не меняясь в своем существе. Такое утверждение, слишком тонкое для теологов XII века, показалось им более чем подозрительным, и они усмотрели в нем прямую «ересь». Абеляра обвинили в том, что он якобы дерзнул «разделить неразделимое», отрицая могущество и мудрость Святого Духа, мудрость и благость Отца, благость и могущество Сына. К этому, главному обвинению было добавлено множество других, и все вместе рассматривалось как покушение на основы религии и Церкви.
Следует, правда, заметить, что святые отцы не сразу сокрушили своего оппонента: сначала они сделали ему предупреждение. Суассонский собор, хоть и осудил Абеляра, но в дальнейшем осуждение это не имело больших последствий и вскоре было забыто. Философ вновь смог рассуждать и преподавать, его успехи у аудитории росли от года к году, и он настолько уверился в прочности своего положения, что даже, рассчитывая взять реванш, первым бросил перчатку: он стимулировал созыв нового, Санского собора, на котором думал оправдаться и побить своих врагов. И только уже в самом Сансе он понял, что дело плохо, что против него собран весь синклит Церкви, что решение уже принято и пощады не будет. Понял настолько ясно, что потерял и свой задор, и душевные силы, в результате чего даже отказался от выступления и отбыл с собора, не дождавшись его конца. Интуиция его не обманула. Действительно, собор не только осудил, но и погубил Абеляра, сразив его насмерть…
Здесь остановимся и вернемся к автору книги, ибо впереди ждет один деликатный вопрос, на котором нельзя не остановиться.
Выше я отмечал глубокую религиозность Режин Перну. И вот, по мере того как повесть об Абеляре приближалась к концу, ее создательница должна была чувствовать себя все в более и более сложном положении. Как автор, влюбленный в своего героя, она хотела бы оправдать Абеляра, но как верная дочь католической церкви сделать этого не могла. Ей виделся только один выход: примирить героя с уничтожившей его Церковью. И она приложила максимум стараний, чтобы это сделать. Согласно ее видению, «мятежник» в конце концов «образумился», а Церковь пошла ему навстречу: в Клюнийском монастыре он нашел гостеприимное убежище от всех мирских треволнений, а аббат монастыря, Петр Достопочтенный, став его духовным врачевателем, обеспечил ему душевное выздоровление и умиротворение. Вряд ли можно согласиться с подобной трактовкой. В действительности Абеляр как тонкий мыслитель и талантливый педагог был полностью сломлен Церковью, осудившей, заточившей в монастырь и обрекшей «на вечное молчание» его, поразившего мир своим красноречием и отточенной логикой мысли. Уже на Санском соборе он почувствовал, что это конец, и не смог даже найти в себе силы, чтобы выступить с ответом на обвинения. А дальше… Дальше была медленная агония, закончившаяся неизлечимой болезнью и преждевременной смертью. И при этом Абеляр еще должен был благодарить судьбу, что жил в XII веке: родись он на три-четыре столетия позднее, гореть бы ему как «еретику» на том костре, который сжег Яна Гуса, Жанну д’Арк и Джордано Бруно…
На такой ноте не хотелось бы заканчивать разговор о прекрасной книге, написанной прекрасным автором. А потому вспомним еще раз о той великой Любви, которую сумела понять и изобразить Режин Перну, о любви, которой сама она была наделена и которая всегда оказывается сильнее ненависти и злобы.
А. П. Левандовский
