Марина Мнишек стала героиней нескольких литературных произведений писателей и поэтов Серебряного века. Авторы их домысливали и договаривали то, что не могли сказать историки. Характерна книга Е. И. Булгаковой, в которой образ Марины Мнишек вполне способен вызвать симпатию [10]. Или стихи забытого ныне поэта Михаила Сандомирского (говорящая для этой темы фамилия!), избравшего Марину, в соответствии с символистским каноном, объектом поклонения, своей «Прекрасной Дамой» [11].
После Октябрьского переворота куртуазные опыты уже не могли быть востребованы и история Марины Мнишек оказалась в глубоком забвении. С одной стороны, историки уже «все сказали», но это были прежние историки. В СССР могли изучаться только история «царского режима», социально-экономические отношения и классовая борьба, а не биографии царей и цариц. Политические события Смуты, в контексте которых еще было бы уместно вспомнить о Марине Мнишек, оказались заменены понятиями «крестьянская война» и «польско-шведская интервенция». Все, что не касалось «восстания Болотникова» (или «Первой крестьянской войны» в России, пользуясь терминологией советских историков), перестало быть интересным. Сюжеты же русско-польских отношений, даже таких давних, как-то слишком буквально связывались с текущими событиями предвоенной истории. Например, специальная работа Е. И. Дракохруст об иконографии Лжедмитрия I и Марины Мнишек рассматривалась исследовательницей «в свете наших представлений о польской интервенции начала XVII в.» [12].
Лишь в 1960-1980-е годы трудами Н. П. Долинина, А. А. Зимина, В. И. Корецкого, А. Л. Станиславского, Л. В. Черепнина, В. Д. Назарова, Р. Г. Скрынникова и Б. Н. Флори в отечественную науку были возвращены сюжеты, связанные с политической историей России начала XVII века. Но фигура Марины Мнишек в рамках советской историографии, почти забывшей искусство психологического портрета, могла восприниматься только периферийным зрением. И лишь в последние десять – пятнадцать лет появились исследования и монографии В. И. Ульяновского и И. О. Тюменцева, посвященные, соответственно, истории первого и второго Лжедмитриев [13]. Эти работы (а к ним можно добавить исследования А. В. Лаврентьева, Б. А. Успенского [14] и тех же В. Д. Назарова, Р. Г. Скрынникова и Б. Н. Флори), характеризующиеся основательным изучением не только русских, но и польских публикаций и архивов, позволяют говорить о новом этапе изучения Смуты.
И все же самой Мариной Мнишек по-прежнему интересуются мало. (Это относится и к современной польской историографии. Исключением является подробная статья о ней в «Польском биографическом словаре» [15], и то лишь потому, что магнатскому роду Мнишков и его представителям давно обеспечено место в любом лексиконе по истории Польши.) У этой исторической героини, названной современным писателем Леонидом Бородиным «царицей Смуты» [16], существует стойкое отрицательное обаяние, изменить которое вряд ли когда-нибудь удастся. Писать о ней трудно. Слишком много штампов приходится преодолевать, оставаясь на почве исторических фактов.
Самый распространенный образ Марины Мнишек – это роскошная фурия, обольстившая сначала самозваного царевича Дмитрия Ивановича и продолжившая в России «темное дело» приведения в католичество доверчивой «москвы» (так поляки звали тогда всех русских). Примерно такую Марину, по виду предтечу Екатерины Великой (в варианте популярного исторического романиста), изобразил классик исторической живописи XIX века А. Шарлемань на известном полотне под названием «Марина Мнишек возбуждает калужан к мести за смерть Тушинского вора». Там матери с малыми детьми убегают от нестерпимого света факела, который держит в своих руках представленная с непокрытой головой и распущенными волосами царица, властным перстом указующая казакам рубить головы изменникам. Хочется сразу предупредить читателя: ничего похожего в попавшей к нему в руки книге не будет. В этом, может быть, слабость исторического исследования, но в этом и его сила: ведь факты значительно прочнее личных пристрастий. Хотя иногда даже факты не в силах разрушить устойчивые мифы.
В чем же тогда состоит смысл настоящей биографии Марины Мнишек? Где тот магический исследовательский ключ, обладая которым только и можно оправдать еще одно обращение к истории одной из самых ярких героинь первой русской Смуты? Думаю, что до сих пор мало задумывались над внутренней эволюцией Марины Мнишек, прошедшей свой путь от Самбора до коронации в Москве и далее, через Ярославль и Тушино, Калугу и Коломну, до крушения всех надежд и трагического конца. Как она переживала свои взлеты и падения? Как относилась к первому и второму самозванцам? Как повлияли на нее рождение «царевича» Ивана и его страшная казнь?
Стоит ли доверять всем отзывам, которые оставляли о Марине Мнишек современники? Лишь отец Павел Пирлинг задумался о несправедливо жестоком суде истории над ней, выступив в качестве адвоката, имеющего право приводить аргументы только в пользу своей подзащитной: «…Между Самбором и Астраханью лежит целая бездна. По этому страшному пути пришлось пройти молодой, одинокой женщине. Условия, среди которых она жила это время, были самыми ужасными. Неужели, испытав все это, Марина не может рассчитывать на снисхождение ввиду обстоятельств, смягчающих ее вину? Нет, справедливость требует, чтобы судьи считались с этими данными, по крайней мере до тех пор, пока не будет произведено дополнительное следствие» [17].
