Мир – рвался в опытах КюриАтумной, лопнувшею бомбойНа электронные струиНевоплощенной гекатомбой…
Это, так сказать, во всемирном масштабе. Но известен и другой трагический факт, уже личного порядка: в 1903 году он предсказал собственную смерть «от солнца». Так, в общем-то, и произошло: спустя три десятилетия он умер от кровоизлияния в мозг – последствия солнечного удара…
В конце 1920-х годов Андрей Белый вместе с женой на нескольких листах ватмана начертил в цвете грандиозную диаграмму своей жизни. Она так и называется «Линия жизни» и в настоящее время находится в Мемориальном музееквартире поэта. (В письмах и дневниках он тоже пытался нарисовать «параболы и спирали» своей жизни и творчества.) Ломаная графическая линия то взмывает вверх, то падает вниз, обозначая творческие взлеты и падения, победы и поражения. Она вполне соответствует понятию «мировой линии», введенному в научный оборот Германом Минковским и выражавшему единство пространства и времени (Андрей Белый, получивший высшее естественно-научное и физико-математическое образование, безусловно, был хорошо знаком с этой концепцией).
«Линия жизни», по существу, и отображала пространственно-временной континуум, только была не прямой, а изломанной. Цветными карандашами на схеме показано, какие идеи и люди оказывали на писателя влияние на протяжении его жизни. Стрелки, идущие снизу вверх, – это происки недругов. А те, что направлены сверху вниз, обозначают незримую помощь, оказанную писателю со стороны невидимых космических сил. «Я знаю, – писал Белый в одном из писем, – есть силы Космоса и есть забываемая всеми космэтика» (неологизм, придуманный писателем для обозначения космической этики. – В. Д.). Аналогичным образом и фактически в то же самое время описывал ноосферное воздействие на свою жизнь и судьбу К. Э. Циолковский, называвший это неизвестными разумными силами Вселенной.
Осмыслить до конца, что с ним происходит, Андрею Белому удавалось не всегда. Поэтому он и облекал свои ощущения и грезы в мистические, трансцендентальные и религиозные понятия. Правда, и с понятиями не все было просто. Вместе с друзьями-символистами он в невероятных муках бился над дефинициями, призванными прояснить философскую суть собственных воззрений, названных символизмом. Мало кому удалось дать четкое и ясное определение избранного направления и его фундаментальных основоположений, хотя подобных попыток было с избытком (одному Белому принадлежит не менее трех десятков разных дефиниций). В этом, однако, и выражалось не только таинство творчества, но и сакральность единения самих творцовизбранников с вещественным и духовным миром.
И все же Космос всегда оставался Космосом, для его обозначения не требовалось никаких вычурных абстракций. Он был всегда рядом – днем горел ослепительным солнцем, ночью манил бисером звезд и постоянно звучал в душе аккордами неземных сфер, предпочитая общаться с миром людей посредством символов. Обостренное чувство сопричастности к единству Макрокосма и Микрокосма было присуще всем поэтам-символистам. Они постоянно улавливали позывные Вселенной, но не всегда умели их разгадать. За полвека до начала практического освоения космического пространства они вслед за Циолковским сумели приблизить Вселенную к человеку и человека ко Вселенной. Судьба трех выдающихся русских космистов связана с Арбатом. Это – жившие здесь Андрей Белый, Константин Бальмонт и Александр Скрябин.
Совсем рядом с Арбатом, на Остоженке, в Молочном переулке, близ Зачатьевского монастыря, долгое время обитал крупнейший мыслитель-космист Николай Федорович Федоров (1829–1903), где его навещал Лев Толстой, чей дом находился поблизости – в Хамовниках. Здесь же, на Остоженке, в середине XIX века родился великий философ Владимир Сергеевич Соловьев (1853–1900), оказавший колоссальное влияние на развитие русского символизма не только своими метафизическими трудами, но и оригинальнейшей поэзией. Андрей Белый изредка встречался со своим кумиром: в том же доме на Арбате этажом ниже проживал брат Владимира Соловьева – Михаил, к нему философ наведывался всякий раз, когда приезжал из Петербурга в Москву (случалось, он заглядывал и к семье Андрея Белого).
Философия Владимира Соловьева сыграла в формировании мировоззрения Андрея Белого решающую роль. Главное в ней – учение о Всеединстве. Многие программные статьи А. Белого (например «Апокалипсис в русской поэзии») навеяны философскими идеями Вл. Соловьева: «Нет никакой раздельности. Жизнь едина. Возникновение многого только иллюзия. Какие бы мы ни устанавливали перегородки между явлениями мира – эти перегородки невещественны и немыслимы прямо. Их создают различные виды отношений чего-то единого к самому себе. Множественность возникает как опосредствование единства. ». (Точно так же и поэзия, по Белому, олицетворяет «единство в многоразличии».)
А философия Владимира Соловьева особого рода космизм, неразрывно связанный с вселенским образом-символом Софии Премудрости Божией, которая лучезарным светом разливается по всему Мирозданию. В отличие от абстрактно-философской категории «всеединства» София Премудрость доступна чувственному восприятию, но только подвижникам и только в минуты наивысшего вдохновения (экстаза). София, как она представлялась русским философам и поэтам (а до них – христианским мистикам), – типичное ноосферное явление со всеми вытекающими отсюда следствиями. Сам Соловьев трижды пережил явление вселенского символа Любви в образе премудрой Софии и описал эту встречу в автобиографической поэме «Три свидания» – евангелии русского символизма.
Соловьев считал себя выразителем народного благоговения пред святой Софией. Он искал в Софии «последнего единства Космоса и последнего оправдания его, в ней – тайна вселенскости, долженствующая завершиться тайной Богочеловечества». Постичь вселенскую сущность и природу Софии человеку непосредственно удается в моменты мистического экстаза, поэтического вдохновения или философского всеведения, а также в окружении иконописного мира православных храмов. В этом Богочеловеческом мире София Премудрость не может не занимать центрального места. Вместе с бесчисленными образами Божественного мира она со всех сторон смотрит на человека мириадами человеческих же очей. София всегда считалась покровительницей России, лучезарным духом возрожденного человечества и небесно-космической сущностью, что отразилось в архитектуре храмов, ей посвященных, в иконописи и живописи, устном и письменном слове, гармонии семейного и государственного общежития, в тверди веры и религиозных традициях.
Философия Владимира Соловьева явилась для Андрея Белого, как верно подметил Николай Бердяев, «окном, из которого дул ветер грядущего». Потому и Космос Андрея Белого – это прежде всего Софийный Космос, а процесс его постижения он называл теургическим (от греч. teurgia – божественное чудо).[3] «…София-Премудрость зажигает нам звездные светочи из-за мрака: в этом звездном венце приближается Она к нам». Сказанное – главное, остальное – производное. Софийно-космический настрой определял все творчество Белого – как прозу, так и поэзию:
