26 мая. Суббота
Исправно пишу, каждый день! Пишу и словно разговариваю с кем-то, а это всего лишь бумага.
Сегодня были в лесу, я поймала майского жука. С нами ходил Дима Костычев, и с Аней творилось бог знает что. Язвила, всех задевала. Дима очень неглупый. Он интересный собеседник.
У моего «англичанина» есть глава, которая мне особенно нравится. Там девочка Джил, героиня книги, забредает в глухой сад. Посреди сада заброшенный дом. Джил проникает в дом, бродит по комнатам, воображает встречу с незнакомцем. Написано таинственно и красиво. Я отчего-то вспомнила Черную дачу. Мы с Аней только вокруг да около ходили, но внутрь попасть не пытались. Вдруг там так же интересно, как в доме Джил?
Перед сном зашла Аня и внезапно назвала меня легкомысленной. Щеки ее пылали странным негодованием. Мне-то понятно, в чем дело. В лесу Дима Костычев все время ходил со мной рядом. Я посмеялась про себя, но и взгрустнула. Неужели Аня может ко мне ревновать?
27 мая. Воскресенье
Я так возбуждена, мне так неприятно! Сегодня произошел странный разговор с Костычевым. Я встретилась с ним случайно: пошла к пруду добыть камышей. И тут сидел Дима. Просто сидел на краю пруда, вид у него был печальный.
Кажется, он не слишком обрадовался, увидев меня, скорее растерялся. Но мне хотелось с ним поговорить, а может, и пококетничать. Ведь там, в лесу, он явно оказывал мне предпочтение. Но Дима сразу сказал:
— У нас с тобой не может быть ничего общего. Тогда растерялась я и спросила:
— Что ты имеешь в виду?
— У тебя слишком благополучная жизнь, — ответил Дима.
Я потребовала объяснений, но он бормотал невразумительное о даче, дедушкиных книжках.
— Но у вас тоже дача, — сказала я.
— Совсем не такая.
— Твой папа тоже написал книжку.
— Он давно ничего не пишет, — мрачно сказал Дима.
Я что-то слышала о неприятностях в семье Костычевых, но при мне об этом не очень-то говорили.
— Жалко, что не пишет, — сказала я.
— Надеюсь, ты не станешь об этом распространяться, — сказал Дима.
Меня возмутил его тон. Вот уж не ожидала! А я-то, глупая, хотела кокетничать.
— Зачем же ты тогда сказал? — спросила я. Он молчал, а потом внезапно ответил:
— Ты мне нравишься.
— И мое благополучие тебе мешает?
— Я заранее знаю твой путь, — сказал Дима. — Ты окончишь десятый класс, поступишь в университет. Тебя будут хвалить и в конце концов пошлют в заграничную командировку.
— Что же в этом плохого? — спросила я.
— Все будет исходить не от тебя, а от деда, Петра Александровича Домбровского.
Нет, как он смел такое сказать! Неужто я стою так мало, что без опеки не обойдусь? Пришла домой и стала вытаскивать тетрадки с переводами, конспектами разных книг. Их накопилось не так уж мало.
Я так распалилась, что села за инструмент.
— Не поздно? — спросила мама.
— Мне хочется! — Я открыла ноктюрны Шопена.
Играла и представляла, что Костычев прячется в саду под окном, слышит игру и завидует. Должно быть, это красиво, когда звуки ноктюрна льются из окна в темный сад.
