— Что случилось? Кто вы такие?
Он сел на постели, привычно протянув руку к оружию. Но оружия не было.
И не было никакой опасности. Витой бронзовый светильник валялся на полу, шагах в десяти от кровати. Сама кровать стояла почти посередине большой, светлой комнаты, с выбеленными стенами, расписанными по карнизу и по низу веселым цветочным орнаментом. В этой комнате, кроме кровати, двух светильников с расплавленными остатками свечей, резного золоченого кресла, да невысокого столика, сплошь отделанного розовым деревом и перламутром, ничего не было.
Над упавшим светильником стояла в испуганной позе совсем юная девушка, лет пятнадцати, одетая в шафраново–желтое платье, подхваченное под грудью алым поясом (он и зацепился только что за светильник). Девушка прижимала к груди огромный букет тигровых лилий. Они касались ее лица, и на воинственно вздернутом носике и на щеках, покрытых солнечным румянцем, виднелись желтые пятна цветочной пыльцы.
Юноша, примерно годом постарше, такой же смуглый, черноволосый и кудрявый, стоял на широком подоконнике огромного окна и давился от смеха, глядя на испуг своей сестры. Что они брат и сестра, не могло быть сомнений — они были очень похожи друг на друга. И, вместе с тем и он, и она были похожи на Гектора…
— Здравствуй, богоравный Ахилл! — проговорила девушка, опуская глаза и делая неловкий шаг к кровати, — Прости, что я… что мы тебя разбудили. Я только хотела положить тебе в изголовье эти цветы… У нас такой обычай… Я — Поликсена, младшая дочь Приама и Гекубы. А это — мой брат Троил.
— Приветствую вас! — ответил Пелид, протирая глаза и начиная понимать, что он действительно не спит, и что все это не просто происходит, но происходит в Трое. — Приветствую вас. Спасибо. А… Как вы вошли?
— В окно, — за сестру ответил Троил и смущенно улыбнулся. — Там широкий карниз, мы часто по нему лазаем… Очень хотелось посмотреть на тебя.
— Да? Ну и как?
— Ты нам понравился! — с детской непосредственностью воскликнула юная царевна. — Я положу цветы на столик, и мы уйдем. Ты можешь снова уснуть. Но вообще–то уже давно утро, и весь дворец ждет, когда ты проснешься, потому что отец приказал не накрывать столов к трапезе, пока ты не придешь.
— О, боги!
Ахилл хотел вскочить с постели, но тут же сообразил, что лежит нагишом, и вставать так при дочери Приама будет, пожалуй, неучтиво.
— Мы уходим! — девушка заметила его смущение и, кажется, от души развеселилась (в самом деле, до чего много позволено троянским женщинам!). Потом поклонилась и, подбежав к подоконнику, ловко вскинула на него ножку, обутую в сандалию из вызолоченной кожи.
— Поликсена! — окликнул ее брат. — Выйти–то можно и в дверь… Прости нас, Ахилл. Ты все спал и спал, а нам, и правда, очень хотелось на тебя взглянуть. В доспехах ты кажешься гораздо старше.
Они исчезли за массивной дверью, так искусно инкрустированной разными породами дерева, что даже на небольшом расстоянии казалось, будто гирлянды желтых и розовых цветов на ней нарисованы красками…
Глава 2Ахилл встал, поискав глазами свой хитон и сандалии. Сандалии лежали там, где он их сбросил — чуть ли не посередине комнаты, а вместо его запыленного хитона на спинке кресла был развешен белый широкий пеплос[2].
Герой в душе подивился себе: выходит, он проспал здесь много часов подряд, да так крепко, что вообще ничего вокруг себя не слышал! В комнату входили, возможно, и не раз, а он не просыпался. Это с его–то отменным слухом и чутким, как у собаки, сном! Что так усыпило его осторожность, да еще в самом центре вражеского города, среди людей, которым, по всем законам разума, он не мог и не должен был доверять?!
На столике, на красивой серебряной тарелке лежала бронзовая, украшенная сердоликами, погремушка. Пелид уже видел такие и знал, что знатные троянцы используют их, чтобы вызывать своих рабов. Он взял погремушку, покрутил ее в руках и встряхнул, и та забренчала так громко, что герой невольно отстранил ее подальше.
Дверь раскрылась, и в комнату вошла немолодая, дородная женщина. Она держалась непринужденно, одета была хотя и просто, но очень красиво — в темно–коричневое платье, с темным полупрозрачным покрывалом на седых волосах, не остриженных, а собранных в тугой узел[3]. О том, что она рабыня, Ахилл догадался лишь по особой, заученной глубине поклона, да по медным браслетам на обеих руках: он уже знал, что троянка, приближенная к царю и его родне, ничего, кроме серебра или золота, носить бы не стала…
— Доброе утро, господин! — произнесла женщина на идеальном критском наречии. — Чем могу служить тебе?
— Принеси кувшин и таз — я хочу умыться, — сказал базилевс. — И где мой хитон?
— Твой хитон был очень запылен, — ответила женщина, вновь кланяясь. — Его выстирали, и скоро он высохнет. Но не угодно ли тебе принять ванну и пока что облачиться в другие одежды, чтобы в достойном тебя виде прийти на царский обед?
— На обед?! — ахнул герой. — Сейчас уже время обеда?
— Да, мой господин. Ты спал очень долго, и на солнечных часах, что на нашей террасе — уже два часа после полудня… Пройди вот сюда.
Она откинула золотистую штору, отделявшую комнату от второго, меньшего по размеру помещения, посреди которого красовалась ванна, сделанная, судя по всему, из чистого серебра. Она была так велика, что Ахилл мог легко поместиться в ней целиком и даже вытянуться во весь рост. Пелид никогда не видел ничего подобного. Собственно, он вообще видел ванну раза три в своей жизни, последний раз это было перед самым началом войны, во время его визита в Микены. Но роскошная, по его понятиям, ванна во дворце Агамемнона не шла ни в какое сравнение с этой…
Над водой, заполнившей ванну до краев, поднимался пар.
— Рабы уже несколько раз меняли воду, ожидая твоего пробуждения, — сказала женщина. — Окунись и окажи мне, недостойной, честь — позволь помочь тебе в омовении.
Ахилл сбросил пеплос и окунулся в прозрачную, ласкающую тело воду. При этом женщина заметила на его теле едва затянувшиеся раны, оставленные стрелами амазонок.
— Горячая вода не разбередит их? — спросила она с беспокойством. — Как бы не стали кровоточить…
— У меня быстро все заживает, — возразил герой. — Меня издырявили три дня назад, и, видишь, уже все зарубцевалось. Бояться нечего.
— Ну и хорошо… А раз так, то сделаем воду получше.
Рабыня достала откуда–то и кинула в ванну несколько зеленоватых толстых шишек. Шишки вдруг зашипели и стали источать густую пену, пахнущую древесной смолой и травой.
