Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
Глеб Константинович Львов извлек из кармана портсигар с массивными золотыми накладками, вытащил папиросу, чиркнул спичкой и закурил. Машинально протянул портсигар ординарцу:
– Будешь?
– Премного вам благодарны, Глеб Константинович, – младший унтер-офицер чинно принял папироску, замолотил кресалом по кремню, раздул фитиль и тоже окутался клубами сизого табачного дыма.
В отличие от своего командира, ординарец не утруждал себя особыми рассуждениями. Странный у них ротный, ну да и бог с ним. Солдатешки, знамо дело, стонут от евойных придирок, но больше для виду: кормёжка в их роте самая-пересамая, сапоги у всех целые, шинелки – тоже. И попусту класть своих их благородие сам не станет и другим не дает. Так что хоть и постанывают солдатики, а скажи кто из чужаков хоть слово против их командира ротного – пущай Господа благодарит да ангелов-заступников, коли зубы в горсти не унесет! А то! Небось вся рота видела, как их благородие артельщика мордовал за прокисшую капусту. Так отделал – ого! В иной деревне конокрада легче бьют. А напоследок макнул их благородие штабс-капитан болезного мордой в прокисшие да вонючие щи и держал там, покуда тот едва-едва не сварился! С той поры его солдатешки сильно зауважали.
А что с придурью штабс-капитан, так оно и ничего. Известно – барин. А у бар всегда придурь какая ни на есть, а сыщется.
Вот взять хотя бы, как он в ординарцы попал. Ехал себе, ехал в Белгорайский полк, а тут их благородие возьми да и подвернись. Постоял-постоял, потом ушел куда-то, а потом и приказывают: собирай, мол, свои пожитки, да вот с их благородием и ступай. Оказалось, что их благородие Глеб-то Константинович его у ротного в карты выиграл. И как-то так запросто сразу с ним стало – даже удивительно! Опосля уж как-то не выдержал, спросил: зачем я, мол, вам понадобился-то, вашбродь? А Глеб Константинович только усмехнулся эдак да и говорит: «А усы, мол, мне твои приглянулись. Тебе, – говорит, – еще бы бурку да папаху…» Вот и знай-понимай: не хотит сам говорить, а коли так – так тому и быть. Чай, не поп – их благородие не исповедую.
Тем временем штабс-капитан Львов отбросил окурок и снова погрузился в воспоминания. Вот шел себе человек слегка навеселе от старого друга, да еще и сослуживца-однополчанина в придачу. Шел себе, шел – и надо ж ему было ввязаться в разборки каких-то малолетних преступников. Двоих свалил, а потом ка-а-ак дали по голове – аж в глазах потемнело.
Проморгался – здравствуй, …, Новый год! Прет на тебя какой-то бешеный реконструктор в прусском фельдграу образца одна тысяча девятьсот четырнадцатого года, да еще и норовит штыком в животе поковыряться. А штык у него ни хрена не резиновый, а самый настоящий, стальной. Как увернулся, сразу и не вспомнить, а в руке что-то тяжелое как раз оказалось – этим-то тяжелым и двинул реконструктора в висок. Аккурат под обрез кожаного шлема с пикой.
Тяжеленная штуковина в руке оказалась пистолетом маузер, а при нажатии на спуск выяснилось, что он еще и заряжен. А вокруг месились… никакие это не реконструкторы! В натуральной траншее шла рукопашная между бородачами в форме русской армии и какими-то гадами в немецкой форме. Прежде чем он успел сообразить, что собственно происходит, рука сама подняла маузер, и двое прусских гренадеров отправились на встречу с создателем.
Дальнейший бой помнился плохо, урывками. Он кого-то бил, от кого-то уворачивался, куда-то бежал… Это потом, уже после, молоденький прапорщик с окровавленным рукавом кителя поинтересовался: почему вместо привычного уставного «За Веру, Царя и Отечество!» господин штабс-капитан изволили бешено вопить: «За Родину! За Сталина!»? И кто, собственно, такой этот Сталин?
Выяснилось, что умелыми действиями штабс-капитан Львов не только остановил атаку противника, но и перешел со своей ротой в контратаку, ворвался на плечах отступающего противника во вражеские траншеи, захватил два пулемета и три десятка пленных, в том числе двух офицеров. Во всяком случае, именно так был написано в представлении к очередному «Стасику». Только получить он его тогда не успел. На следующий день схлопотал по морде куском снаряда. Хорошо хоть, что жив остался…
Вернулся в свой полк лишь зимой, заодно раздобыв себе в роту нового ординарца. Услышал, как кто-то в воинском эшелоне окликнул своего товарища, и встал как вкопанный. Еще бы, такая фамилия! А уж когда выяснил, что и имя-отчество совпадают… Ну кто бы тут устоял? Выцыганил будущего героя гражданской войны у его комроты, и вот – он теперь рядом едет. Еще бы его комиссара отыскать… хотя он, кажется, на фронте в Империалистическую не воевал.
А вообще-то жить здесь можно. Правда, неохота за Николашку Кровавого воевать, но… там видно будет, как оно дальше сложится. Зато вот Зоенька – это нечто. Как в свое время завидовал герою «Юнкеров» Куприна, а тут – вот оно! Чистенькая такая, нежная барышня, романтичная и… да и сексуальная, чего уж тут. Ладно, уже недолго осталось: еще неделька, много – две, и крепость падет. С открытыми воротами…
В этот момент сзади что-то громыхнуло. Раз, другой, а потом… Потом на землю сошел ад…
Борис Владимирович Анненков, есаул четвёртого сибирского казачьего полка, ехал в расположение госпиталя, чтобы свидеться с сестрой милосердия Антониной, и тоже размышлял о бренности бытия.
Размышлял о том, как вообще получилось так, что он, полковник и вообще заслуженный человек, полез вытаскивать мальца, залезшего в трансформаторную будку в их дворе. Мальчишка вполне живой сидел в углу будки, а перед ним бушевал шар плазмы от выгорающего трансформатора.
Того парнишку он выкинул наружу, зацепив за ногу, а вот сам не успел.
Очнулся на койке в госпитале, куда его предшественник по телу загремел, получив лёгкое пулевое ранение и контузию. Ранение было лёгким, а вот воспаление и последствия оного – вполне тяжёлыми.
Рефлексии и метания вообще были не свойственны полковнику Рябинину. И, оказавшись в теле есаула, он тоже не стал бегать по палате, заламывая руки, а спокойно и аккуратно перебрал по кусочкам всё, что досталось ему от памяти прежнего владельца, собираясь провести весь отпущенный ему век не в доме скорби, а вполне деятельно и активно.
Есаул командовал сотней в составе полка, и командовал неплохо, судя по состоянию дел в подразделении. Казачки были сыты, одеты по нормам, и даже патронный голод не слишком свирепствовал. Конечно, за время лежания в госпитале дела слегка пошатнулись, но, прибыв домой в полк, он быстро навёл порядок.
Позиционная война, к которой скатилось противостояние на германском фронте, заключалась в редких атаках и контратаках, а чаще в обстрелах и попытках укрыться от таковых в глубоких окопах.
Пулемётов в сотне не было вовсе, а дивизионная пулеметная команда имела лишь двенадцать вьючных пулеметов, которые пока подготовят к бою – уже новый бой начнется. Если, конечно, будет кому начинать…
Артиллерийский дивизион – полковых пушек гениальные стратеги царской России просто не предусмотрели! – две батареи по восемь орудий, вот только гаубицами казаков не наделили. Впрочем, как и все остальные дивизии Российской империи. А трехдюймовками много не добьешься…
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
