Позади мастерской, с другой стороны двора, располагалось другое здание, в котором размещались три паровые машины. Туда нам позволялось ходить только в сопровождении кого-то из взрослых. Меня эти машины не особенно привлекали, но у Филиппа всегда вызывали жгучий интерес.
В одном из эркеров стоял большой глобус, раскрашенный в восхитительные синие, розовые и зеленые цвета, которые в детстве меня завораживали. Когда я была маленькой и приходила в мастерскую с бабушкой М, Бенджамин Даркин показывал мне похожий глобус, стоявший в гостиной. Он вращал его, обращая мое внимание на огромные синие моря, разноцветные материки, их границы и не забывая отмечать островки розового – британские владения. Мне представлялось, что глобус этот изготовлен славными Мэллори прошлого, которые избрали благородную профессию изготовления карт, указывающих путешественникам путь.
У Филиппа посещение мастерской вызывало не меньший восторг, чем у меня, и мы часто об этом разговаривали. В нашей классной комнате хранились карты, и когда бабушка М заходила туда, она всегда начинала задавать нам разные вопросы по географии. География была для нас самым важным предметом, и бабушка М не могла нарадоваться нашей любви к ней.
Во втором эркере мастерской висела гигантская карта мира. Это полотно с африканским континентом с одной стороны и Америками с другой являло собою великолепное зрелище. Океан на ней был обозначен ярким синим цветом, а земля – в основном темно-коричневым и зеленым. Наши родные острова, расположенные слева от Скандинавии, формой своей напоминавшей забавного тигра, выглядели чем-то совершенно незначительным. Однако больше всего нас восхищало имя нашего предка, начертанное золотом в правом нижнем углу: «Джетро Мэллори, 1698».
«Когда я вырасту, – мечтал Филипп, – у меня будет свой корабль, и я измеряю все моря. И тогда внизу карты будет написано золотом мое имя».
Бабушка М услышала его слова, и лицо ее растянулось в счастливой улыбке, потому что это полностью соответствовало ее собственным намерениям. Я догадалась: в ту минуту она в душе поздравила себя с тем, что вырвала внука из лап бабушки К, которая могла попытаться сделать из него какого-нибудь архитектора или даже политика, потому что в ее роду было немало представителей этих профессий.
С годами я узнала кое-что из фамильной истории и выяснила, что бабушка М не одобряла женитьбы своего сына на Флоре Крессет. Флора, если судить по портрету, висевшему в галерее, была очень красивой, но хрупкой женщиной, что, очевидно, и стало причиной ее ранней смерти во время вторых родов. Впрочем, в те времена многие умирали во время родов, в том числе и сами дети, так что родить ребенка и выжить, можно сказать, само по себе было поводом для радости. Однажды я сказала Филиппу, что род человеческий продолжается только благодаря крепости женщин, на что он ответил: «Иногда ты говоришь несусветные глупости».
Филипп всегда был человеком более приземленным. Я была мечтателем, романтиком, он же интересовался практической стороной изготовления карт: вычислениями, измерениями. Пальцы его так и тянулись к компасу и другим научным инструментам. У меня все было по-другому. Я думала о том, кто живет в таких далеких от нас местах. Я думала, какой может быть их жизнь, и, глядя на маленькие островки, затерянные в голубых тропических морях, я придумывала самые разные истории о том, как я поплыву туда, стану жить среди этих людей, узнавать их обычаи и быт.
У нас с Филиппом были совершенно разные взгляды на жизнь. Возможно, именно поэтому мы так хорошо ладили. В каждом из нас было то, чего не хватало другому. Несомненно и другое: то, что мы росли без матери (да и без отца, хотя он был жив), сблизило нас еще больше.
Отец, когда привел в дом невесту, занимался семейным делом. Разумеется, его готовили к этому с детства, как и Филиппа. Быть может, если бы мама не умерла, он до сих пор жил бы с нами и занимался бы в основном тем, чего от него ждала бабушка М. Но после смерти жены, нашей матери, дальнейшая жизнь в усадьбе стала для него невозможной. Этот дом хранил слишком много воспоминаний. Хотя, может быть, он невзлюбил ребенка, который занял в этом мире место той, которая была для него гораздо дороже. Как бы там ни было, он решил на время уехать в Голландию, поработать в другой фирме, выпускающей карты… Ненадолго, чтобы прийти в себя после потери жены. Голландия издревле славится своими картографами, и бабушка М тогда посчитала, что поездка туда не только поможет ему пережить горе, но и даст ценный опыт.
Но отец задержался в Голландии и, похоже, не собирался возвращаться. Через какое-то время он женился на молодой голландке, Маргарете, дочери богатого экспортера, и, к большому недовольству бабушки М, присоединился к его делу, оставив благородную профессию составителя карт ради того, что бабушка М презрительно называла «торговлей». У меня были единокровные братья и сестра, но я их никогда не видела.
Одно время ходили разговоры о том, чтобы Филипп переехал к отцу, но бабушка М воспротивилась этому. Я думаю, она боялась, что Филипп может увлечься столь необычным делом, как экспортная торговля. Так и вышло, что мой отец зажил с новой семьей, оставив свою прежнюю семью на попечение бабушки М.
В мой восемнадцатый день рождения, который был в мае, примерно за три месяца до большой бури, гувернантка, учившая меня семь лет, получила расчет, и я поняла, что, раз бабушка М посчитала, что я больше не нуждаюсь в подобных услугах, она собирается начать подыскивать мне мужа. Никто из молодых людей, которых стали приглашать к нам в дом, мне не нравился. Да и во всей этой затее я не видела никакой романтики. Мы были знакомы с Гальтонами из Грэйт Стэнтона, у которых был сын Джеральд. Эта очень богатая семья имела интересы в Лондоне, расположенном в каких-то двадцати милях от Грэйт Стэнтона, не слишком далеко, чтобы старший Гальтон не утратил связи с домочадцами. Джеральд ездил с отцом в Лондон, где они часто оставались на несколько недель. Получалось так, что в деревню они возвращались наездами, да и то ненадолго. Став мужем, Джеральд проводил бы дома мало времени, и тут мне стало понятно, что он не вписывается в мои романтические мечты.
Был еще Чарльз Фентон, сын сквайра Марлингтона, любитель охоты, особенно на лис, и верховой езды, очень веселый человек, готовый смеяться над чем угодно. Он был до того жизнерадостен, что при разговоре с ним поневоле начинало хотеться, чтобы он стал чуточку мрачнее. Мне нравилось бывать в обществе обоих молодых людей, но мысль о том, чтобы провести с кем-то из них всю жизнь, не вызывала у меня восторга.
Бабушка М поучала меня:
– Тебе надо научиться этикету, моя дорогая. Молодая женщина должна рано или поздно делать выбор, и выбирать приходится из того, что есть. Те, кто тянут с выбором слишком долго, часто остаются без ничего.
Но могли ли уши восемнадцатилетней девушки прислушаться к этому грозному предупреждению?
Что было плохого в той жизни, какой я жила тогда?
Впрочем, бабушка М больше беспокоилась о Филиппе. Это он должен был привести в дом жену. Она станет Мэллори, тогда как я, выйдя замуж, лишилась бы этой прославленной фамилии. Я не сомневалась, что бабушка М не без опаски вспоминала появление в усадьбе Флоры Крессет. Верно, она подарила бабушке М внука и внучку, но хрупкость Флоры стоила ей сына, которого, по выражению самой бабушки М, «прибрала к рукам эта голландка».
