…Толпа зароптала. Я, отвлекшись от размышлений, к ропотуприслушалась. Оказалось, что вернулась находчивая и не по годам прыткаяманьякоохотница. Вернулась ни с чем — маньяк сгинул.
— Пошли, что ли? — я ткнула Марусю в еевибрирующий бок.
— Ну-у! — протянула она и осталась стоять, лишьнетерпеливо переминаясь.
Я огляделась, похоже, институтские женщины решилипоследовать примеру Маруси — стоять, пока не произойдет чуда. И дождались. Нотолько не чуда…
— Чего тут у вас? Митинг? Манифестация феминисток? —рявкнул кто-то грозным басом у самого моего уха.
Женщины зарделись, но остались на своих местах. Я синтересом скосила глаза на обладателя столь мужественного голоса. Глазанаткнулись на пустоту. Тогда я их немного опустила. И обнаружила, на уровне моегоподбородка, кучерявую макушку. Ну, конечно! Сулейман Абрамович, главныйинститутский гений и чудик в одном лице.
— Вам что же, тетеньки, делать нечего? — это он кженщинам из своей лаборатории обращался. — Марш к пробиркам! — иобсыпав близ стоящих дам перхотью, он удалился, гордо неся свою лобастуюголову.
Женщины смело пофыркали, но все же потихоньку началирасходиться.
Мы с Марусей потрусили следом за толпой. Обе были жуткоразочарованы. Она тем, что сорвалось интереснейшее мероприятие, а я … Стряхиваясо своего рукава «следы от спиленных рогов», в очередной раз задавала себевопрос — почему в нашем НИИ, что не мужик, то либо чудик, либо урод, либо и тои другое? Вот, например, Сулейман Абрамович. Все, вроде бы, при нем: 40 лет,холост, докторская степень, а посмотреть и не на что? Очкастый хлюпик с узкойрожицей. Даже и не догадаешься с первого раза, что к арабо-израильскомуконфликту имеет прямое отношение. Вы только не подумайте, что он террористкакой, просто он у нас плод мезальянса. Дитя любви израильтянина и палестинки.Человек, в жилах которого течет кровь противоборствующих наций.
Внешностью, надо отметить, Сулейман пошел в своих иудейскихпредков: нос, кудри, глаза-плошки, короче, все признаки еврейской породы, чтотак раздражают антисемитов, были на лицо, то есть на лице. Характером, судя повсему, Сулейман тоже вышел в маминых родичей: интеллигентный, сдержанный,приятный, весь погруженный в научные размышления, а от этого задумчивый итихий… Правда иногда в нашем, обычно тишайшем, докторе наук Швейцерепросыпается его дед Сулейман, тогда уж он становится грозен и горяч, каксегодня, однако, на его внешности это никак не отражается, и даже в гневе оностается настолько добродушен и чудаковат, что никто его не пугается.
И если уж речь зашла о чудиках, то надобно упомянуть иассистента доктора Швейцера, Леву Блохина. Про этого не расскажешь, его простонадо видеть — дебелый блондин двух метров росту, нижняя губа, как у гоблина,висит на уровне второго подбородка. Широченные плечи, руки как две лопаты. Ипри этом душа, как у Тургеневской девушки: нежная, ранимая.
А как они смотрятся вместе с Сулейманом! Штепсель сТарапунькой отдыхают!
К чему я все это? Да к тому, что мне уже 25, а я еще незамужем. Я сообщаю это не для того, чтоб вы мне посочувствовали, простообъясняю, почему приятная во всех отношения девушка, я то есть, оказаласькандидаткой в «старые девы».
Но о подробностях моей личной жизни вы узнаете попозже.Сейчас же вернемся, пожалуй, на бренную землю (в данном случае, на драныйлинолеум коридора, по которому мы с Марусей бредем) и обсудим мое дурноепредчувствие.
Вы никогда не испытывали такого? Я тоже. Вернее, раньше неиспытывала, и снов вещих не видела, и даже гадать на картах не умела. Но в тотзлополучный понедельник мое сердце будто игла пронзила, или осколок магическогозеркала, и стало после этого так страшно, что хоть плач.
— Ты, Маруся ничего не чувствуешь? —поинтересовалась я у подруги, после очередного сердечного спазма.
— Разочарование.
— И все?
— Бездну разочарования! — выкрикнула Маруся,воздав руки к беленому потолку. — Вот бы я ему задала, попадись он мне.Ух!
— И все? Больше ты ничего не чувствуешь?
Маруся остановилась, замерла, вытянула шею, зачем-топринюхалась и радостно так выдала:
— Чувствую! В столовой лук пригорел.
— Т-фу ты, — сплюнула я и прибавила шагу.
— А чего надо-то? — услышала я за своей спинойгромкий голос Маруси.
— Да не знаю я! — в сердцах бросила я, обернувшисьчерез плечо.
— Чего тогда пристаешь?
— Плохо мне.
— Живот болит? — участливо осведомилась подружка,резво подбежав ко мне.
— Какой там живот, — отмахнулась я, — у меняпредчувствие дурное, а ты…
— Фу-у! Я уж напугалась, думала у тебя газы.
— Сама ты — фу-у. Я ей о тонких материях, нюансах моегопсихического состояния, а она о газах каких-то.
— Каких-то? Да это знаешь какое мучение, не четатвоему… этому… как том его … химическому достоянию.
— Мне кажется, скоро что-то произойдет, —трагическим шепотом пожаловалась я. — Что-то нехорошее. И именноздесь. — Я ткнула перстом себе под ноги.
Маруся послушно проследила за моим жестом. И ее взглядуперся в драный линолеум коридора, по которому мы все еще шли.
— А… Так тут нехорошее часто происходит, ктоспотыкается, кто падает, а Сидоров из коммерческого даже ногу сломал.
— Здесь, — я опять ткнула себе под ноги, —значит, не здесь, — опять перст ныряет вниз, — А здесь, — яраскидываю руки. — Ясно?
— У тебя точно нет газов? — обеспокоиласьподруга. — Или еще чего? Температуры там какой? Бред, говорят, именно притемпературе бывает.
— Да что ты будешь делать! — разозлилась я. —Здесь — это в НИИ нашем. В НИИ! — Я широко замахала руками. Со стороныэто, наверное, выглядело так, будто я по примеру Аллегровой пытаюсь тучиразвести рука-а-а-ми.
— Зарплату что ли урежут? — ахнула Маруся ивцепилась в мой рукав.
— Хуже, — подумав и взвесив гипотетическиепоследствия резкого снижения личного благосостояния, ответила я.
— Хуже ничего не бывает, — авторитетно заявилаМаруся. Потом, поразмыслив, добавила. — Конечно, смерти, теракты, грабежи,газы, опять же…— Увидев мою зверскую рожу, она спохватилась. — Но ты неволнуйся, ничего из ряда вон в нашем НИИ произойти не может. У нас даже маньякнедоделанный.
— Сама же говоришь — смерти… А они не только отстарости бывают.
— Да! Они бывают от многого. Но если нам какая и грозит,так это смерть от скуки.
И так уверенно это Маруся сказала, что я ей поверила. Причемнастолько, что, вернувшись в комнату, начисто забыла о своем пророчестве, и сувлечением начала обсуждать с остальными тему дня: «Как мы почти поймалиманьяка». Нас хватило почти до вечера. Поэтому, можно сказать, что рабочий деньпрошел плодотворно.
