Они тихо о чем-то поговорили на одном из индейских языков, делая частые вдохи, — казалось, на каждой половине каждого произносимого слова, затем направились к месту, где лежал раненый охотник.
Несчастный потерял сознание. Из груди у него все еще сочилась тонкой струйкой кровь. Но он открыл глаза, когда почувствовал, что чья-то рука касается его плеча и раздвигает грубую одежду из шкуры, обнажая еще несколько кровоточащих ран.
Раненый, конечно, узнал склонившегося над ним человека — взгляд индейца тут же просветлел, и с побелевших губ сорвалось:
— Кау-джер!.. Кау-джер!
Это слово на местном языке означает «друг», «благодетель».
Присутствие Кау-джера успокоило индейца. Он знал, что находится не в руках одного из тех колдунов, чародеев, торговцев амулетами, этих «якамучес», местных шарлатанов, переходящих из одного племени в другое и частенько получающих то, что, без сомнения, заслуживают, — упреки и нагоняи.
Однако, когда раненый с трудом поднял руку к небу, а затем приложил ее ко рту и слегка выдохнул воздух, как бы проверяя, не отлетает ли его душа, Кау-джер, уже успевший убедиться, насколько серьезны его раны, печально отвернулся.
Индеец закрыл глаза и, к счастью, не видел этого красноречивого жеста.
Карроли быстро спустился со скалы и вернулся с ягдташем, где находилась сумка с медицинскими инструментами и несколькими пузырьками, заполненными соками различных местных растений. Обнажив грудь раненого и держа его голову на коленях, Кау-джер промыл раны родниковой водой, стекающей с холма, вытер последние капли крови, наложил несколько тампонов из корпии, смоченных соком из одного пузырька, а затем отвязал свой пояс из шерстяной ткани и обмотал им грудь индейца, закрепив повязку.
Вряд ли Кау-джер надеялся, что раненый выживет. Ни одно лекарство не могло залечить раны от когтей, задевших желудок и легкие. Но ни при каких обстоятельствах он бы не оставил несчастного, пока в нем теплилась хоть искра жизни. Кау-джер решил доставить его в индейское стойбище, которое тот покинул, возможно, уже несколько дней назад в надежде добыть для семьи гуанако, нанду[6]или вигоня[7]. Но, ослабленный потерей крови, выдержит ли он трудности пути? Не откроются ли его раны во время длительного перехода по пересеченной местности?
Когда индеец вновь открыл глаза, Карроли спросил:
— Где твое племя?
— Там, там… — ответил тот, указывая глазами на восток.
— Это, должно быть, в четырех или пяти милях отсюда, на берегу пролива, — заметил Кау-джер. — Там стойбище валла[8]. Ночью мы видели огни.
Карроли утвердительно кивнул головой.
— Сейчас только четыре часа, — добавил Кау-джер, — скоро начнется прилив, мы сможем добраться до места лишь с восходом солнца.
— Пожалуй. Бриз дует с запада, — произнес Карроли, подняв руку. — Однако…
— Ветер слаб, и к вечеру он прекратится, — прервал его Кау-джер. — Но дойти до острова Пиктон[9]нам поможет течение.
Карроли был готов в любую минуту отправиться в путь.
— Поможем индейцу встать, — сказал Кау-джер. — Может быть, у него хватит сил спуститься к пляжу.
С помощью Карроли раненый попытался подняться, но колени у него подкосились и он вновь потерял сознание. Придется нести его на руках.
До подножия скалы было не так далеко — каких-нибудь шестьсот шагов. За убитым ягуаром Карроли предполагал вернуться после того, как индеец будет доставлен на берег.
За шкуру этого великолепного ягуара скупщики-иностранцы дадут хорошую цену. Ведь в этих краях шкуры — главный предмет купли-продажи, а визиты торговцев мехами очень часты.
Кау-джер и Карроли принялись за дело: один взял индейца за ноги, другой — под мышки. Для двоих сильных мужчин такой груз не был тяжелым. Они обогнули подножие пригорка и направились вдоль земляного уступа к расщелине, передвигаясь мелкими шажками, чтобы как можно меньше беспокоить раненого. Иногда, когда с губ несчастного срывался мучительный стон, они останавливались. Причин для спешки у них не было, так как добраться до становища валла, прежде чем взойдет солнце, они все равно не могли.
Впрочем, в это время года, в мае, соответствующем ноябрю Северного полушария, солнце не заходило за горизонт[10]и лишь пряталось на западе за горами. В тот день небо было чистое, едва подернутое легкой дымкой у горизонта.
Кау-джеру и Карроли потребовалось около четверти часа, чтобы достичь края скалы у расщелины, протянувшейся между каменными глыбами до самого берега. Чтобы не упасть на этом довольно крутом склоне, усеянном сползающими камнями и острым щебнем, надо было соблюдать величайшую осторожность.
Прежде чем начать спуск, Кау-джер решил сделать остановку. Индейца опустили на землю и прислонили спиной к крутому склону. Не открылись ли у него раны? Не сбилась ли повязка? И жив ли он? В последнем можно было усомниться, так как лицо его стало мертвенно-бледным, несмотря на темный естественный цвет.
Карроли, посмотрев на несчастного и, по-видимому, подумав, что тот умер, приложил руку ко рту раненого, затем поднял ее к небу — из бескровных уст вырвалось свистящее дыхание. Кау-джер стал на колени, наклонился к груди индейца и прислушался к биению сердца. Сердце работало, хотя его биение почти не ощущалось.
— Подождем, — сказал Кау-джер.
Он вынул из сумки пузырек, и влил несколько капель в рот раненому. Через некоторое время холодные щеки индейца слегка потеплели.
Карроли воспользовался остановкой, чтобы перенести тушу ягуара с пригорка на край скалы — откуда ее было удобнее перетащить вниз. Пуля, оставив едва заметное отверстие в левом боку, не повредила звериной шкуры. Не было на шкуре и ни единого пятнышка крови. Торговцы, объезжающие туземные племена в поисках звериных шкур, дадут за нее хорошую цену — в пиастрах[11]ли, табаком ли, а может быть, каким-нибудь другим меновым товаром. Карроли приподнял с земли животное, пригнулся и взвалил на спину. Несмотря на всю свою силу, он осел под тяжестью туши и, положив ее поудобнее, медленно двинулся с ношей. Длинный хвост хищника безжизненно волочился по земле.
