— Трудно с деньгами?
— Все нормально. — Невозможно сказать Лону правду. Ей не нужна жалость, и сочувствия ей от него не нужно. Она выбрала Клайва. И конец всей истории. — Я не знала, что ты приехал.
— У меня есть дом в Найтсбридже.
— Ты живешь в Лондоне?
— Часть года.
— Я представления не имела.
Лон расслышал боль в ее голосе и почувствовал, что ее состояние изменилось. С самого начала он знал, что брак оказался трудным, возможно, просто неудачным, но Софи ни разу не сказала ни слова осуждения о Клайве.
— Я то здесь, то в Южной Африке. В зависимости от дел.
Он не видел ее несколько лет. А она все еще красива. Даже еще красивее. Разве что черты едва заметно заострились от горя, брови потемнели, линия губ сделалась мягче и скулы стали чуточку резче. Немногим женщинам пластическая хирургия может дать то, что Софи досталось в дар.
Ювелир возвратился с чеком, и Софи молча убрала его. Сделка была завершена. Софи пробормотала несколько слов благодарности, и Лон вывел ее на улицу.
— А твои дела? — попробовала она завязать разговор.
— Камень еще не готов. Я зайду попозже.
На улице было холодно, как и всегда в это время года во второй половине дня. Софи торопливо вздохнула, желая прояснить сознание. Лон здесь. Невозможно. Невероятно. Она ни разу не встречалась с ним с тех пор, как они покинули Колумбию.
Она подняла воротник пальто. Навстречу спешили редкие прохожие. Ее взгляд упал на шикарную витрину «Хэрродса». Резные башенки были освещены бесчисленными белыми лампочками, а окна обрамлены венками.
— Скоро Рождество, — сказал Лон, нарушая тягостное молчание.
Это значит: почти два года без Клайва. Софи прикусила нижнюю губу, прогоняя слезы, а с ними нахлынувшие на нее противоречивые чувства.
Боже правый, ведь ей не хватало Лона. Столько лет он был ее другом, а потом взял и напрочь исчез из ее жизни. Она попыталась сообразить, когда в последний раз видела его, но не могла даже высчитать, как давно это было.
— С виду ты все такой же дикарь, — хрипло произнесла она.
— А тебе дикари не нравятся.
— Ты мне нравился.
— В прошедшем времени?
В глазах у Софи опять защипало. Пальто продувалось ветром, и холод пробрал ее до самых костей.
— Мне нужно домой, — сказала она изменившимся голосом. — Графиня ждет.
Тяжелые черные тучи напомнили о себе первыми каплями дождя.
— Я тебя отвезу.
— Это далеко. Полтора часа…
— Я тебя отвезу, — повторил Лон и обнял ее за плечи.
Софи склонила голову ему на плечо и невольно прижалась к нему. Он такой же крепкий, высокий, импозантный. Она почувствовала себя так, будто ее смыло за борт и она вот-вот пойдет ко дну.
Всего двадцать минут прошло с тех пор, как он опять вошел в ее жизнь, и вот все переменилось. Но с Лоном всегда было так. Он большой. Он видный.
Оказавшись в машине Лона, Софи испытала непонятное чувство, безумное чувство. Тоска, сожаление, отчаяние. Она подумала, что отдала бы все на свете за то, чтобы вернуться в прошлое, чтобы они опять стали теми же подростками, какими были тогда.
— Я скучал по тебе, Софи, — тихо проговорил Лон.
Сердце Софи подскочило. Ты слишком, слишком одинока, сказала она себе, сохраняя спокойствие, хотя сердце в груди подскочило опять. Подскочило болезненно, так же болезненно, как и в то давнее время, когда она видела, как он тянется к ней, и не знала, что ей думать, что чувствовать.
Горячие слезы подступили к глазам, и она моргнула. Стыдно настолько расчувствоваться. Такого с ней не было целую вечность. После смерти Клайва она была неизменно сдержанна, держала себя в руках. А сейчас готова вылезти из кожи.
— Куда смотришь? — спросил он, переменив позу, и выехал на дорогу.
— На тебя.
Она попыталась скрыть силу своего возбуждения, но попытка не удалась. Она не должна была оставаться с ним наедине. Она не может позволить себе находиться так близко. Они больше не дети. Она понимает, что Лон не станет играть. Он будет действовать бесповоротно.
А у нее ничего бесповоротного быть не может. Во всяком случае, с Алонсо. Он все так же непредсказуем, все так же внушает робость.
Ее глаза изучали его широкий лоб, мощный подбородок, резко очерченный нос. Не сразу она заметила тонкий шрам на правой скуле Лона. Пять лет назад этого шрама не было.
— Откуда у тебя этот шрам?
— Брился неаккуратно.
— Должно быть, большая была бритва.
— Огромная, — усмехнулся он.
Софи не могла отвести глаз от глубокого шрама. Он должен был бы портить жесткое лицо Лона, но, напротив, придавал этому лицу ощущение силы. Благодаря морщинкам в уголках глаз и этому шраму на щеке Лон выглядел как мужчина, который твердо знает, каким путем идет по земле. Как мужчина, договорившийся с жизнью.
— Болит?
— Потерять тебя было больнее.
Она глубоко вздохнула и опустила взгляд на свои ладони. Левая рука без тяжелого кольца казалась голой.
— Так ты не женат? — спросила Софи, чтобы сменить предмет разговора.
Клайв как-то говорил ей, что у Лона есть дома и офисы в Боготе и Буэнос-Айресе, но для нее это было все равно что на другом краю Вселенной, так далеко от ее Англии…
— Не женат.
— Помолвлен?
— Нет.
— Так с подружкой живешь?
— А ты любопытна, muсeca [2]. Тебя интересует данная вакансия?
От его ленивой, издевательской улыбки сердце Софи понеслось вскачь, а руки и ноги налились свинцом. О да, он все так же опасен. Он все так же способен перевернуть все у нее внутри, вызвать нервную дрожь.
— Прошу прощения, не интересует. — Нельзя ей было садиться в его машину, нельзя было соглашаться. — Это, думаю, не так приятно, как рассказывается в волшебных сказках.
— Разочарованная принцесса.
— Едва ли принцесса.
— Ну да, просто обедневшая госпожа, которой пришлось продать дом, машину, а теперь еще и обручальное кольцо.
Софи закрыла глаза. Лон умеет причинить ей боль, как никто другой.
— Это не более чем вещи, — прошептала она.
— А что такое вещи, когда у тебя есть тепло, и нежность, и любовь?
Она почти ненавидела его. Холодный, циничный. Он должен был знать, что с ней живет только графиня, мать Клайва. Он знал графиню. Он знает, что нет в ней никакого тепла. Он обязан понимать, что Софи живет в Мелроуз-корт как в плену, у нее больше нет ни личного пространства, ни свободы.
