— Такие моменты очень подходят для того, чтобы заняться самоанализом, — с невеселой усмешкой сказала она. — Лучшей возможности заглянуть себе в душу быть не может.
— Жизнь никогда не оправдывает наших ожиданий, не правда ли?
Шанталь бросила на него осторожный взгляд. От этого рослого, представительного мужчины веет силой. И спокойствием.
— Вы правы.
— Какие ваши ожидания не сбылись?
Она снова отрицательно качнула головой. Ей нельзя говорить об этом.
Ей ни о чем нельзя говорить.
Внезапно Шанталь мысленно перенеслась в Нью-Йорк.
Она была почетной гостьей на ежегодной Неделе моды, проходившей в Нью-Йорке, и устроители забронировали ей королевский номер в «Ле Меридьен» — фешенебельном отеле, в котором царил настоящий французский дух. Вероятно, они думали, что ей будет приятно услышать французскую речь, но она приехала в Нью-Йорк не для того, чтобы найти там напоминание о Франции, Мелио или даже Ла-Круа. Она прилетела туда в надежде найти часть своего прошлого или, по крайней мере, прошлого своей матери, но у нее ничего не получилось.
Разве можно было понять мать или даже себя в роскошном отеле с залами, блистающими мраморными полами, и ресторанами, декорированными инкрустацией из вишневого дерева и хрома?
Шанталь поняла, что она всегда будет здесь чужой.
Это не ее остров, не королевство ее мужа, не утонченный и элегантный образ жизни.
Но, может быть, именно этим завораживает Нью-Йорк. Она вспомнила, какой вид открылся из окна королевского номера: темный мрачный городской пейзаж, шпили, напоминавшие готические, водонапорные башни на верхушках изящных и приземистых вышек. Нью-Йорк — воплощение перемен, возможностей выбора, мощи и жертв, и, чувствуя его бурную, лихорадочную жизнь, она поняла, что такой силы и такой смелости у нее нет.
— Жизнь — это загадка, — тихо произнесла Шанталь, по-прежнему думая о неделе, проведенной в этом городе, и обо всем, что она увидела и услышала. Такие места, как Лондон и Нью-Йорк, напоминают о том, что в мире так много разных людей и ведут они совсем другой образ жизни.
— Она может быть загадочной или совершенно ясной и простой.
Когда-то для Шанталь она тоже была простой и понятной. Но это в прошлом, до того, как она вышла замуж, родилась Лилли и умер Арман. Теперь нет ничего ясного или простого.
— Если бы вы могли вернуться в прошлое, за что вы бы боролись? — неожиданно спросил он.
Шанталь неловко поежилась. Ей хотелось скорее покинуть самолет и оказаться подальше от этого мужчины, который задает неприятные вопросы и хочет получить честные ответы. Она устала и не знает, что ответить ему. Но в нем есть какая-то сила, заставлявшая ее говорить.
— За счастье, — наконец призналась она.
— Счастье?
Шанталь пожала плечами. Ей не верилось, что она делится с незнакомым мужчиной своими мыслями.
— Я не могла представить себе, что оно так неуловимо. Я думала, что у всех равные шансы для того, чтобы быть счастливыми.
— И у вас не оказалось такого шанса?
Ей никогда не приходилось говорить об этом, но сейчас, после вырвавшегося у нее признания, ей казалось, что она уже не может остановиться. Как будто Мантеакис разбудил дремавшую в ней бурю.
— Я не знаю, что пошло не так. Я изо всех сил старалась поступать правильно, и мне казалось, что, если очень стараться, быть честной, доброй, сострадательной… много работать и много отдавать другим, счастье придет к тебе. И ты обретешь… — Она умолкла и тяжело вздохнула.
Его губы сурово сжались.
— Что обретешь?
— Покой.
Мантеакис внимательно наблюдал за ней, но в ее душе царила опустошенность и усталость. Он не знает тебя, напомнила она себе, ему известно только твое имя. Этот человек никогда не проникнет в твои мысли. Даже если они останутся в живых, им не суждено встретиться. Что плохого в том, что она откроет ему свою душу?
Вся ее жизнь была подчинена долгу, стране. Так как она была старшей из трех внучек короля Реми Дюкасса, в будущем ей было суждено стать королевой Мелио. Еще будучи подростком, Шанталь знала, что ее долг — выйти замуж в интересах государства, родить наследников, обеспечить финансовую стабильность и гарантировать независимость от могущественных соседей — Испании, Франции и Италии.
Открыть душу. Жить по велению сердца. Этого она не могла позволить себе. Ее сердце давно подчинилось велению разума, и врожденное чувство преданности и желание поступать по справедливости свели импульсивность до минимума. Существует только то, что правильно, и то, что необходимо сделать; она знала, что, когда ей придется выйти замуж, это будет выгодный брак, устроенный дедом и его советниками. Она, Шанталь, должна вернуть процветание и стабильность их крошечному королевству.
Это была работа, и Шанталь знала, что выполнит ее.
Трагедия состояла в том, что, выходя замуж за Армана, Шанталь поняла, что совершает самую ужасную ошибку в своей жизни, и рождение Лилли только ухудшило положение.
Но мысли о дочери оказалось достаточно, чтобы вызвать улыбку на ее лице. Лилли для нее — это все. Самая большая и чистая радость, которую подарила ей жизнь. Благословенный дар. Цель в жизни.
Внезапно двигатели снова натужно взревели; послышался скрежет металла, как будто самолет в агонии вспарывал себя изнутри.
Шанталь стиснула руки на коленях. Лайнер кренился и содрогался, словно стараясь, как змея, сбросить свою серебристую кожу.
Что будет с Лилли?
Шанталь знала, что ее шурин, король Малик Нури, султан Барака, пытается освободить Лилли, ища способ обойти безнадежно отставшие от жизни законы Ла-Круа, но до сих пор у него ничего не вышло. Это означает, что, если самолет утонет в океане, рассыплется в воздухе или с ним случится что-нибудь еще, Лилли навсегда останется пленницей семейства Тибоде в Ла-Круа. Тибоде, родители Армана, — холодные, жесткие люди, которые будут контролировать каждый вздох Лилли.
У нее закружилась голова. К горлу подступила тошнота. Сейчас ее вырвет.
Тяжелая рука легла ей на затылок, заставляя опустить голову к коленям.
— Дышите.
В голосе Деметриса Мантеакиса не прозвучало ни малейшего волнения.
Чувствуя на затылке его тяжелую руку, Шанталь окончательно растерялась. Крепко сжав веки, она попыталась справиться с нервами. Ты должна сохранить достоинство. Никто не живет вечно… никто не…
— Дышите, — снова приказал он.
— Я не могу. — Голос у нее дрогнул, и слезы закапали на колени.
— Можете. Должны. Ну, же, Шанталь, мужайтесь!
Его голос произвел на нее такой же эффект, как пощечины, которые дают впавшей в истерику женщине. Постепенно она начала успокаиваться и наконец обрела способность дышать. Глубже. Спокойнее.
