— Ну что, много народу передавил?
— Слушай, я же сказал: я не пьяный. — Я нетвердой рукой поднес стакан ко рту.
— Ну да. То-то ты заикаешься и дрянь всякую пьешь.
Недавно Лиз открыла для себя гомеопатию и с той поры презрела достижения западной медицины.
— У меня голова болит.
— Quelle surprise! — Лиз перевернула страничку.
Книга называлась «Раба любви» и куплена была исключительно из-за названия. Я потянул за конец покрывала, осторожно отвоевывая себе немного жизненного пространства.
— Алан еще не спал.
— То-то небось обрадовался…
— Он не знает. Я стучался, но никто не подошел.
— Так с чего ты решил, что он не спал?
Ее намазанное кремом личико поблескивало.
— Там была музыка и везде горел свет. Потом к нему Клэр приехала, я видел ее машину.
— Повезло тебе. Ну и как? Полюбовался на ее декольте? Доволен?
— При чем тут декольте? Я кофе хотел, чтоб не уснуть за рулем…
Правда, у меня все же мелькнула предательская мысль: может, Лиз права? Может, я действительно постучался еще и потому, что увидел у крыльца машину Клэр? Длинные волосы жены разметались по подушке. В спутанных черных завитках я видел тайные переплетения человеческих страстей.
— Слушай, там у них, судя по звукам, что-то было. Не то ссора, не то драка…
— Как это — драка?
— Я слышал, будто кого-то ударили, он упал и застонал еще. Я им кричал, но никто не открыл. Тогда я позвонил Алану, кто-то взял трубку, и был такой звук, как будто там дерутся.
Лиз приподняла брови, очки соскользнули по намазанному кремом носу и замерли у изящного вздернутого кончика.
— Ну ты, конечно, вызвал полицию.
— Не вызвал. Но хотел.
— Что ж ты? Надо было. Тебе б медаль дали за бдительность. Конечно, если б не посадили. За вуайеризм.
— Я подумал, может, он просто поссорился с Клэр. И потом я, когда вернулся, видел, как его машина отъезжала.
— Так что ты тогда ерундой страдаешь?
— А вдруг это был грабитель? Он уехал, а Алан лежит в доме и кровью истекает.
Мысленным взором я уже видел Алана, распростертого на ковре. Рядом в луже крови валялся гвоздодер…
— Так, все. Мне это надоело. Я спать ложусь. — Лиз щелкнула выключателем.
Воцарилось молчание.
— Я не выдумываю…
Лиз включила свет:
— Хорошо. Давай его телефон, я позвоню.
Я продиктовал ей номер, и она потянулась к стоявшему на тумбочке телефону.
— Занято. Может, трубка плохо лежит? Ты уверен, что это ее машина?
— Конечно уверен. Голубой «Мини», такой же, как мы у ее дома видели.
— Ну? С чего ты взял, что это ее? — Лиз еще раз набрала номер.
— Она стояла у его дома. Тот же цвет, тот же год. Думаешь, их так уж много таких?
Лиз позвонила на телефонную станцию и попросила проверить номер. Через несколько минут ей сообщили, что аппарат абонента неисправен. Лиз начала понемногу терять интерес.
— Не представляю, чтобы Алан мог ее избить, — сказала она, кровожадно расширяя глаза.
Лиз опять погасила свет. Крем на ночь означал, что секс ее сегодня не интересует. Жена скоро заснула, а я ворочался с боку на бок, угрызаясь, что не позвонил в полицию.
Лиз права, действительно трудно представить, чтобы Алан мог кого-нибудь избить. У этого все под контролем. За три месяца в компании даже голос ни разу не повысил. И вообще, Алан на пару лет старше меня, а выглядит моложе. И в себе уверен на 250 процентов. Такому на психотренингах не учат. Может, это школа? Он-то в частной учился, для мажоров. Последние пару месяцев я даже надеялся кое-что у него перенять в смысле уверенности.
Нет, спать было невозможно. Промаявшись часа полтора, я покинул спящую супругу и пошел вниз звонить Алану. Телефон выдал короткие гудки, похожие на пиканье кардиомонитора. Я попросил телефонистку проверить номер. Меня попросили подождать. Я ждал, уставившись на нашу свадебную фотографию, стоявшую в рамке на столе. Из-за стекла на меня улыбаясь смотрела незнакомая молодая пара.
Я тогда учился в художественном училище в Челси и однажды на дискотеке повстречал Лиз. Это было в «Табу» на Лестер-сквер.[5] Лиз было девятнадцать, и волосы ее были выкрашены в серебряный цвет. В те времена у нее был, говоря родительским языком, переходный возраст: она сбегала в Лондон из дорогого пригородного спальника, курила шмаль в туалете электрички и, несмотря на тряску, смело подводила глаза карандашиком. Потом она переехала в Лондон и на троих с подружками сняла квартирку на улице Бофорт. Тогда-то я и завоевал ее сердце в упорной борьбе с двумя конкурентами. Один из них, между прочим, был мрачный гитарист из какой-то второсортной команды, игравшей новый романтический рок. Хотя, по-моему, первосортные группы никогда его и не играли. В то лето мы с Лиз полюбили друг друга, и примерно тогда же она стала работать моделью. Потом я вдруг сделал ей предложение и вместо скромного похода в соответствующее учреждение поимел, стараниями ее мамаши, свадьбу «как у людей». Мы повенчались в их приходской церкви в Гемпшире и получили в подарок семь органайзеров черной матовой кожи.
Но сейчас мне казалось, что это было сто лет назад. Оператор сообщил мне, что телефон Алана по-прежнему неисправен, и я пошел спать, а верней, заново проигрывать весь сегодняшний вечер в поисках разгадки.
Love is…
Алан пригласил нас с Лиз в ресторан, причем мы договорились, что сначала зайдем к нему чего-нибудь выпить. Я был рад, что Лиз тоже идет: значит, не придется весь вечер обсуждать с Аланом проблемы компании. В кои-то веки у меня было хорошее настроение, и портить его мне совершенно не хотелось.
Последнюю неделю Алан все добивался, чтобы я поддержал его план. План состоял в том, чтобы уволить моего партнера Тони Молда, того самого Тони, с которым мы основали наше дизайнерское дело в середине восьмидесятых. Мы с Тони дружим еще с худучилища, и я не собирался подставлять его, особенно теперь, когда после десяти лет супружеской жизни он открыто объявил себя приверженцем однополой любви, и теперь ему светили совершенно заоблачные алименты.
Как только я перешагнул порог дома Алана возле Глостер-роуд, он сразу же поднял эту тему:
— Стив, я тебе откровенно скажу: три директорских оклада мы не потянем. Салли нас просто пошлет.
— Слушай, давай потом, а? — сказал я. — Мы вроде выпить собирались?
