Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
Начал выбрасывать их в дверь на улицу, как можно дальше, чтобы не упала искра. Семнадцать поток. В каждой потке по два «сорока». В целом получается тридцать четыре сорока, или одна тысяча триста шестьдесят соболей. Ещё один сорок не набран, на верёвочке десятка полтора штук. Их тоже на улицу. Справа, на пряслах – пятьдесят восемь лисиц, двадцать шесть рысей, сто пятьдесят четыре песца, двадцать две выдры. Слева, в бунтах, белка. Около семи тысяч штук. Накидал гору.
Надо не один десяток оленей, чтобы увезти все потки. Он всё знает точно, сам принимал пушнину. Для одного – это целое состояние. Стоит только переправить «туда» – и можно обеспечить себе безбедную жизнь. Ещё раз проверил все углы склада – пусто. Больше ничего нет.
На улице на мгновение задержался. Первая изба догорает. Вторая полностью охвачена пламенем, ещё немного – и упадёт крыша. К нему бежит Энакин. На глазах слёзы, дыхание разорвано от горя. Подскочил вплотную, схватил за куртку:
– Эй, люча! Пашто не помогай? Там отец, люти гори, помирай. Вместе, отнако, спасти можно!
Он оторвал его от себя, отбросил, как щенка, в сторону, злобно закричал:
– Теперь никому не поможешь! Все сгорели!
– Я тебя спасай. Ты мне не помогай. Плахой человек, – не унимается Энакин. – Пойдём, отнако, ещё можно снег кидай!
– Куда идти? Сам сгореть хочешь?! – ещё больше злится он и про себя подумал: «Эх, гадёныш. Расскажет ведь, что было. Всем расскажет! Что делать?»
Пока думал, Энакин, кажется, собрался уезжать. Побежал к оленям, погнал их к чуму. Нет, слишком большая ставка. Надо что-то решать. И через минуту уже не сомневался: придётся ещё один грех на душу брать…
Он побежал к продуктовому складу. Заскочил в темноту. Где же, где они? Да вот! Нащупал рукой холодные стволы ружей. Здесь целая пирамида: с десяток малопулек, гладкостволки, шомполки. Всё для покруты (товарообмен) с тунгусами. Но всё не то. Надо надёжное, нарезное, чтобы сразу, наповал. Ах, вот, чуть в стороне, под дерюгой, короткоствольный винчестер. Надёжен, как кованый гвоздь.
Правая рука потянула карабин, левая, на полке, нашла коробку с патронами. Дёрнул рукой скобу вниз, по памяти заправил три патрона. Хватит? Может быть. Лишь бы не промазать. Выскочил к дверному проёму, присмотрелся. От пожара на улице светло, как днём, всё видно. Где Энакин? Да вон же, у оленя топчется. Взвёл курок, прицелился в спину. До эвенка метров тридцать, не должен промахнуться…
Резким хлопком бича ударил выстрел. Тунгус, даже не повернувшись, осел на ногах, ткнулся лицом в снег. Готов, собака. Нет свидетеля.
Выскочил на улицу, хотел подбежать, добить. Однако остановился. Пушной склад взвился факелом! Загорелась крыша, стены, дверь. Сейчас не до Энакина. Ещё минута, и огонь перекинется на продуктовый склад. Надо спасать продукты. Приставил винчестер к стене, заскочил назад. Чертыхаясь и проклиная всё на свете, начал выкидывать мешки с крупой, мукой, сахаром, солью. Не забыл про ружья, патроны, порох, дробь, свинец. Надо как можно больше выкинуть припасов: путь предстоит неближний!
Работал долго, быстро, упорно, пока не затрещали бревенчатые стены. Склад затянуло дымом, первые языки пламени бросились внутрь помещения. Всё, хватит. Пора спасать свою шкуру.
Как только выскочил на волю, подхватил винтарь, сразу же – к тунгусу. Сделал несколько шагов, похолодела спина. Нет оленя, как и нет эвенка. Не веря глазам, подбежал к тому месту, где стоял Энакин. Да, вот следы, кровь. Но дальше только копыта верховика. Уехал, сволочь!..
Собрался-таки с силами! Эх, чёрт, почему не подбежал и не добил? Присел на снег и, как пойманный в капкан волк, оглядываясь по сторонам, заскрипел зубами. От тоскливого предчувствия заныло сердце, похолодела душа.
Чрево черной полыньи
Резкие порывы мягкого весеннего ветерка принесли тёплый воздух. От нежного прикосновения невидимой руки вздрогнули поникшие лапы высокоствольных лиственниц, закачались густые заросли прибрежного ольшаника, негромким свистом откликнулись голые ветви стройных берёз. В приветственном танце по снежной корке прочного наста закружились ржавые хвоинки, перегнившие листья, лепестки еловых шишек и лёгкие отслоения отмершей коры деревьев.
Радуясь ласковым лучам весеннего солнца, на вершине старой ели застрекотала кедровка. Ей откликнулись более мелкие пичуги. Резко порхнув тугими крыльями, весело засвистел пёстрый рябчик. Из далёкого займища долетело первое, негромкое тявканье лисицы. Высоко в небе звонким колоколом заговорил чёрный ворон. Как будто под тяжёлыми шагами весны, на реке глухо треснул лёд. Белоснежный панцирь, сковывавший быструю воду долгие месяцы, мягко просел, опустился придавленной ватой.
На край большой продолговатой промоины из волнующейся быстрины резвым мячиком выскочила огромная чёрная выдра. Не выпуская из острых зубов только что пойманного хариуса, она замерла обгоревшим пнём. Какое-то время «стремительная торпеда» смотрела вокруг, оценивая окружающий мир. Не обнаружив опасности, проворная жительница речной стихии бросила рыбу перед собой, тут же схватила её цепкими лапами, разорвала на несколько частей и принялась за еду. Быстро покончив с обедом, хищная представительница сибирских рек занялась необходимым туалетом.
Выдра запустила в свою шубу чувствительный нос и стала взбивать густой мех. Прихорашиваясь, она была так увлечена, что, казалось, не замечала ничего вокруг себя. Но, следуя своему врождённому инстинкту самосохранения, она продолжала следить за окружающим миром особым, седьмым чувством, и неожиданную перемену почуяла вовремя. Как будто по чьей-то команде, мгновенно отказавшись от туалета, она резко подняла голову и замерла бурым изваянием. И хотя вокруг всё было тихо и спокойно, по её встревоженному виду можно было догадаться, что в природе происходят какие-то перемены. Вдруг царица речной стихии нервно закрутила головой, суетливо запрыгала на месте и, не дождавшись надвигающейся опасности, растаяла в промоине.
На засыпанном снегом берегу, на границе леса взволнованно засвистел рябчик. Он видел, как в воду нырнула выдра, и, так же, как и она, почувствовал неопределённое волнение, происходившее где-то в глубине тайги, в далёком, тёмном займище под плоскогорьем. Это напряжение зарождалось от непонятных, настораживающих звуков, которые не походили на естественные голоса тайги. Они напоминали далёкий набат колокола. Затем рвущееся эхо принесло нечто, отдалённо напоминающее перезвон бубенцов бегущих оленей.
И только лишь по прошествии ещё какого-то времени до насторожившихся обитателей тайги уже отчётливо долетел напористый лай собак. За перебранкой четвероногих друзей человека послышался резкий хруст наста, ломаемого чьими-то тяжёлыми, быстрыми шагами, треск сучьев под напором грузного тела и шумное, учащённое дыхание. С каждой минутой звуки становились отчётливей, ближе. Теперь можно было догадаться, что собаки облаивают какого-то зверя.
Встревоженный рябчик ещё раз звонко, предупреждающе свистнул, нервно вздрогнул хвостом, пробежался по склонившейся ветке и, не дожидаясь приближающегося хаоса, порхнул в густую чащу.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
