Лёхина мать была большая грузная женщина с ярко напомаженными губами. Её красный рот изобразил нечто брезгливое при появлении Вани в проёме двери.
– Ах, так это эта тихоня из двадцать первого дома! Безотцовщина! С мамой чуть ли не за ручку ходит, а моего сына вон как изуродовал!
Лёха стоял здесь же, в кабинете директора, с тем же видом незаслуженно обиженного ягнёнка и преданно смотрел в глаза матери. Пальцами руки он то и дело нащупывал отёк под глазом и морщился при этом от боли.
– Не трогай, сыночка. Они прикладывали тебе что-нибудь холодное? Развели тут бандитов!
Ване так захотелось сказать этой жирной тёте что-нибудь очень обидное, что у него даже слегка потемнело в глазах, но он сдержался.
– Ну, как тут Жуков, не разговорился?
Олег Петрович с важным и сердитым видом зашёл в свой кабинет и виновато развёл руками, глядя на искривлённый от негодования красный рот госпожи Беспалой.
– А ведь молчит, как партизан, – продолжил директор. – Ты будешь говорить или нет, сорванец? – крикнул он почти в самое ухо Ване, стоявшему с понуро опущенной головой.
– Пусть молчит, – вмешался красный рот Лёхиной мамы. – Когда его мать возместит мне стоимость порванной одежды сына, а она, замечу, немалая, и лекарств, необходимых на его лечение, он сам у неё заговорит, как миленький. Вот и мобильный у Алёши стал барахлить: с третьего раза только смог до меня дозвониться. Запомни, мальчик, я вам ничего не спущу. Вы мне заплатите за каждый лопнувший сосуд на теле моего сына! Ты понял? Я никому не позволю даже пальцем до него дотрагиваться, а не то, что бить!
Госпожа Беспалая, перейдя на фальцет, продолжала подсчёт убытков, моральных и материальных, понесённых их семьёй. Олег Петрович в редкие паузы, позволявшие распалившейся даме отдышаться, вставлял свои гундосые замечания, типа «и это правильно», «так им и надо, совсем от рук отбились».
Ваня чувствовал, как кровь всё сильнее и сильнее приливала к лицу, отчего ему стало казаться, что это не он стоит здесь в кабинете директора, а раскалённый утюг. Ему так хотелось жгущей поверхностью утюга приложиться к белой пухлой руке, размахивающей пальцами у него перед носом.
Красный рот становился всё более и более расплывчатым. Ване стало трудно дышать, голова превратилась во что-то такое тяжелое, что её нужно было поддерживать руками. Он схватился за голову, слёзы потекли из глаз, как вода, прорвавшаяся через дамбу.
– Как вы можете? Как вы так можете? – кричал он, захлёбываясь слезами. – Вы злые, злые!
Ване показалось, что голос его становится всё глуше и глуше, как будто уплывает от него всё выше и выше в небо, точь-в-точь как воздушный шарик, подаренный ему когда-то мамой. Голос всё дальше и дальше удалялся от него, пока не стих совсем. Стало легко и свободно. Потом стало темно, как будто выключили свет, и всё пропало...
Когда он пришел в себя, рядом с ним уже не было ни Олега Петровича, ни красноротой Лёхиной мамы. Было тихо, окна зашторены, в углу у икон горела лампадка. Это была его комната. Ваня хотел повернуть голову, но застонал от боли. В этот же момент над ним появилось испуганное лицо мамы.
– Ванечка, как ты, сынок?
– Мама, как я здесь оказался?
– Тебя привезли. Всё хорошо. Ты только не волнуйся.
– Мама, я не виноват.
– Я знаю. Только не волнуйся. Всё будет хорошо.
Ване хотелось рассказать маме обо всём, что произошло, но что-то мешало, и с этим «что-то» справиться он так и не смог. Сын, молча, повернул лицо к стене и закрыл глаза.
3После болезни всё пошло своим чередом, но только Ваня стал другим. Внешне он ни в чём не изменился, но сын перестал доверяться маме. То, что она говорила, было хорошо и правильно, но в жизни почему-то всё было по-другому. Они часто ходили в храм, там было красиво, но за дверями храма была совсем другая жизнь. Таких людей, как мама, было мало. В школе, во дворе, на улицах – везде были совсем другие люди, и они унижали таких людей, как его мама. Она говорила, что нужно терпеть и смиряться, но Ване это было не понятно. Он не хотел, чтобы его унижали такие, как Лёха Крутой, но, чтобы противостоять Лёхе, нужно было самому стать таким, как он.
Ваня пошёл в секцию по боксу. Хоть мама была против, он настоял на своём. В этой жизни ему нужны были сильные кулаки. Мама говорила, что сила духа важнее, чем сильные кулаки, читала ему жития святых, но всё это было не убедительно. Всякий раз, когда он тупо стучал по боксёрской груше, появлялось осознание силы, которой наливались его мускулы. Он знал, что ещё немного и всё, что возникнет у него на пути, будет дрожать так же, как эта груша.
– Жуков, зачем ты с таким остервенением бьёшь по груше? – делал ему замечание тренер, но Ваня не отвечал. Никто не должен был знать, что эта груша была лицом Лёхи Крутого.
Боксёрские перчатки он брал с собой в школу и в те дни, когда у него не было тренировок. Ребята подходили, трогали перчатки, просили их примерить, просили показать разные приёмы. Ваня боксировал с удовольствием и слегка хлопал друзей по затылкам в конце каждого показа. Он чувствовал, что авторитет его возрастает с каждым днем.
«Специалисты» его больше не трогали. Только однажды кто-то из них бросил ему вдогонку: «Козлик Боксёрыч побежал». Ваня промолчал. Его час ещё не настал.
4Все в школе читали книги о Гарри Поттере, один только Ваня не читал. Мама говорила, что книга эта неполезная, а Гарри Поттер – совсем и не добрый мальчик, а потомственный колдун, и ничему хорошему научиться у него нельзя. Раньше Ваня верил маме, но теперь стал сомневаться: почему эта книга всем интересная, всем полезная, а ему нет? В конце концов, он имел право на собственное мнение. Просить книжку у одноклассников не хотелось, поэтому Ваня стал экономить на завтраках.
«Ну и что, что голодный, – успокаивал он себя. – Зато на одну сосиску ближе к цели».
Наконец долгожданный день наступил, и шестиклассник Жуков, с замирающим сердцем, подошёл к заветному прилавку. Вот он, мальчик в очках, смотрит на него с обложки! Затаив дыхание, Ваня указал пальцем на книгу, протянул деньги – и маленькое сокровище оказалось у него в руках. Он не положил книгу в рюкзак, а сунул её под куртку и прижал левой рукой. Сердце при этом забилось быстро-быстро. Вот она, долгожданная минута их встречи! Ему не просто купили эту книгу родители, как другим детям. Он купил её сам! Он выстрадал её! Низка несъеденных сосисок повисла перед глазами, и чувство голода, которое до сих пор ему приходилось подавлять силой воли, набросилось на него с удесятерённой силой. Ваня сильнее прижал книгу к груди и сказал чуть слышно: «Ладно, Гарри! Главное, что мы встретились, и все трудности – уже позади».
5Ваня заметил, что мама стала молиться дольше, чем обычно. Часто она просто стояла на коленях перед иконами и плакала. Раньше Ваня не мог выносить маминых слёз. Он всегда старался, как мог, её утешить, но теперь мамины слёзы стали его раздражать.
