Директриса ласково обняла меня за плечи и вывела на середину учительской.
— У всех у нас особый день, — сказала она. — Сегодня ученик младшего класса Йосеф становится Мариам. — Она победоносно улыбнулась. — Позвольте представить вам Мариам Хаиль.
Я была так потрясена, что потеряла дар речи, и принялась в полном недоумении чесать свою бритую голову. А довольные учителя начали меня поздравлять. Затем директриса подарила мне школьную форму для девочек и сказала:
— Мариам, ты удивительная девочка и невероятная красавица.
А когда в учительскую вошла еще одна учительница с огромным букетом ярких цветов, я от изумления чуть не потеряла сознание. А потом директриса позвала школьного фотографа, который сделал общую фотографию. Однако, несмотря на искренние поздравления и благожелательность всех учителей, я ощущала себя страшно несчастной, глядя на платье, которое держала в руках. Теперь мне предстояло носить эту ненавистную форму — серо-коричневое платье ниже колена, черные чулки и белый шарф. Мальчики могли носить шорты или брюки с чистыми рубашками любого цвета, зато девочки должны были всегда быть в форме. Поэтому мы не могли играть, кататься на велосипедах или роликах, так как боялись упасть и обнажить ноги и трусики, что стало бы для девочки несмываемым позором.
Передо мной вновь замаячило будущее афганской девушки. Теперь я должна буду занимать подчиненное положение по отношению к мальчикам, которые всегда будут в центре внимания. Самые интересные предметы станут преподавать мальчикам, а я вместе с остальными девочками буду учиться шить или готовить обильные трапезы для родственников-мужчин. А потом у меня начнутся месячные, и из зеркала на меня уже будет смотреть лицо взрослой женщины. Меня выдадут замуж в чужую семью, и я превращусь в служанку матери своего мужа.
Я так и не проронила ни слова, пока притихшая Мума не вывела меня на улицу. Ноги у меня подгибались от охватившего меня отчаяния. Мне казалось, что жизнь моя кончена. Я вспоминала каждое мгновение своего существования в образе Йосефа. Я не хотела становиться Мариам, ибо в течение многих лет слышала, как многочисленные родственники выражали свои сожаления в связи с моим полом.
Я была второй дочерью и последним ребенком у своих родителей — Аджаба Хаиля и Шарифы Хассен. После рождения моей сестры Надии все родственники и друзья мечтали о том, что второй ребенок будет мальчиком, так как в Афганистане не уважают родителей, производящих на свет лишь дочерей. Поэтому с самого начала я для многих послужила причиной разочарования. Впрочем, хотя я и не была мальчиком, о котором все мечтали, я никого не оставила равнодушным, поскольку неординарно появилась на свет.
Я родилась ночью в пятницу 16 декабря 1960 года. Днем мама в последний раз посетила своего гинеколога, которому сообщила, что ей кажется, ребенок вот-вот родится. Однако врач заявил, что, на его профессиональный взгляд, это произойдет не ранее чем через десять дней. Я доказала его некомпетентность уже через несколько часов — я была готова появиться на свет и привнести в него свою долю неприятностей.
Зимы в Афганистане длинные и холодные, а в том декабре высота снежного покрова составляла тридцать сантиметров, и снег продолжал падать. Предполагалось, что мама будет рожать в больнице, и, чтобы доставить ее туда, требовался транспорт. В то время в Афганистане мало у кого был личный телефон, поэтому папа бросился на главную улицу к телефону-автомату. Он позвонил в скорую помощь и сообщил: «Приезжайте скорее! Надо отвезти мою жену в больницу!»
Однако в Афганистане быстро ничего не происходит, и бедному папе пришлось простоять на условленном месте, чтобы показать водителю дорогу к нашему дому, под снегом два часа. А пока его не было, схватки у мамы становились все сильнее и сильнее. Няня Мума и папина мама — бабушка Майана Хаиль — по очереди растирали ей поясницу, чтобы ослабить боль. Наконец они услышали сирену «скорой помощи», бабушка осторожно закутала маму в тяжелое зимнее пальто, и они поспешили к выходу.
Однако тут у мамы произошла особенно сильная схватка, она осела на верхнюю ступеньку, а когда приподнялась, я появилась на свет. К счастью, Мума умела ловить младенцев. Возможно, холод и ледяной ветер сообщили мне подвижность, так как позднее Мума утверждала, что глаза у меня блестели и с самого начала я проявляла невероятную бойкость.
Мне говорили, что в младенчестве я была своевольным и трудным ребенком, ничем не похожим на нежных и послушных мусульманских девочек. Возможно, это было связано с тем, что всякий раз, когда наша семья собиралась по праздничному поводу, мои тетки, дядья и двоюродные братья с горестью замечали: «Как жаль, что она не мальчик!» И хотя мои современные и умные родители отметали подобные замечания фразой «Отчего же? Мариам — наш сын», мое отношение к женскому полу было безвозвратно определено.
Я начала стесняться своего пола, а позднее стала злиться на себя, что не мальчик. Мой пол оказался мне настолько ненавистен, что я решила, будто могу изменить его силой воли. Я насмехалась над сверстницами и играла лишь с двоюродными братьями и соседскими мальчишками. Родители ни в чем мне не препятствовали: они позволяли не только носить мальчишескую одежду, но и коротко стричься. Они не стали возражать и тогда, когда я заявила: хочу обрить голову наголо. Я коллекционировала игрушечные машинки, научилась запускать «змея» — любимое развлечение афганских мальчишек, а также кататься на роликах и велосипеде. Я чувствовала, что ничем не отличаюсь от мальчишек.
Я так умело скрывала свой пол, что вскоре все, похоже, позабыли о том, что я совсем не то, за кого себя выдаю. Я ошибочно предполагала, что смогу продолжать хранить свой секрет, когда моя сестра быстро и необдуманно раскрыла мою тайну. Школа составляла существенную часть моей жизни, и за пределами дома меня никогда уже не будут воспринимать как мальчика.
Родители уехали из Афганистана незадолго до этого происшествия. Я и так постоянно беспокоилась о маме, а события этого дня заставили меня почувствовать себя сиротой. Мои родители, в отличие от большинства афганцев, были чрезвычайно прогрессивными людьми, и теперь мне лишь оставалось надеяться на их чудесное вмешательство. Оба были хорошо образованны, с готовностью принимали все новое и почти всегда поддерживали эксцентричное поведение своей младшей дочери. Я не сомневалась, что родители смогут защитить меня от уготованной мне судьбы, но, конечно же, я была еще слишком юна, чтобы понимать все, на что обречена афганская женщина. Мне еще предстояло узнать, что даже жена шаха может быть умерщвлена по прихоти своего мужа, отца или брата. И, случись такое, никто не встанет на ее защиту. Люди примут самые хлипкие доводы, ибо в Афганистане само собой разумеется, что если мужчина убивает женщину, то повинна в этом она сама. Они зададутся лишь одним вопросом: «Что же совершила эта преступница, что ее бедные родственники были вынуждены убить ее?»
Завидев родной дом, я ускорила шаг. Больше всего мне хотелось забиться в угол.
Тогда я еще не понимала, что мы живем в одном из самых роскошных пригородов Кабула, столицы Афганистана. Этот древний город, насчитывающий более трех тысячелетий, расположен среди живописных гор Гиндукуш на берегу реки Кабул. Во времена моей юности здесь располагался центр экономической и культурной жизни северо-восточного Афганистана. Тогда Кабул был прекрасным городом, и все школьники учили наизусть стихи, воспевавшие его красоту, включая «Кабул» персидского поэта Саиба Тебризи.
