Там не было никого, кроме продавца Тимофеева. Правда, и краска была только одна — темно-коричневая.
— Ну и цвет! — сказал Митрич. — А нет ничего повеселее?
— Бери, бери, — ответил Тимофеев, — а то и этого не будет.
Вернувшись домой, Митрич увидел, что герань и крыльцо забросаны щепками, а дверь продолблена насквозь. Выругав на все корки дятла, он нашел подходящую деревяшку и вколотил в дыру. А потом стряхнул с крыльца щепки и принялся красить дверь в неприятный темно-коричневый цвет.
По небу плыло круглое облако. У высокого дерева оно остановилось и стало похоже на большое, белое яблоко. Но все-таки это было облако, поэтому, повисев немного на ветвях, оно двинулось дальше.
А навстречу ему плыло красное яблоко солнца.
В нашем дворе растет рябина. Я ее хорошо вижу в окно. И рябина тоже много чего видит. Летом она видит воробьев и синиц, осенью — дроздов, а зимой — снегирей и свиристелей.
Весь год видит рябина что-нибудь новенькое. И мне показывает. Через окошко.
Почти в каждом дворе в нашей деревне жила собака. Не было ее только у продавца Тимофеева. Но в конце концов и он решил особачиться. В выходной, когда магазин не работал, Тимофеев поехал в Москву на рынок и купил пса самого подозрительного вида.
— Это что за порода? — спросила Анна Петровна, когда продавец вел свою покупку мимо нашего двора.
— Какая там порода! — махнул рукой Тимофеев. — А зовут его Балбес.
— Ну ничего. Может, охранник хороший.
Продавец только пожал плечами.
— Поживем — увидим.
И увидели мы очень скоро. В ту же ночь, когда вся деревня спала крепким сном, Балбес вдруг начал страшно выть и провыл до самого утра.
Утром Анна Петровна побежала к Тимофееву ругаться.
— Ты зачем собаку мучаешь?
— Как это мучаю? — обиженно ответил он.
— Страшно! — сказала Анна Петровна.
— И пальцем не трогал.
— Тогда, может быть, у нее чего-нибудь болит?
— Да ничего у него не болит: вон, только что миску супа съел.
— Смотри, — пригрозила Анна Петровна, — не перестанешь мучить — жалобу напишу!
В следующие несколько дней история повторялась: ночью Балбес выл, а утром к Тимофееву кто-нибудь приходил ругаться. Продавец уже чуть не плакал.
— Ты бы вернул ее хозяину, — посоветовал Митрич. — Это же просто собака Баскервилей какая-то!
— Да где ж я теперь этого хозяина найду?
— Тогда хотя бы к ветеринару своди. А то у нашей деревни из-за нее формируется хронический недосып.
Делать Тимофееву было нечего. Хотя день считался не выходным, он запер магазин, взял Балбеса на поводок и повез на электричке в город. Вернулись они только вечером.
— Ну что? — спросил Митрич.
— Врач сказал, что он здоров, — хмуро ответил Тимофеев. — Только у него есть один дефект.
— Какой?
— Дефект речи. Он лаять не умеет, а вместо этого воет. И ничего с этим не сделаешь.
— Надо же! — удивился Митрич. — Ну ладно, пусть живет. Может, привыкнем.
Узнав про дефективность Балбеса, все стали его жалеть и приносили продавцу для него что-нибудь вкусное. И к ночному вою действительно стали понемногу привыкать, потому что знали — это не Тимофеев собаку мучает, а просто она так лает.
А потом случилось вот что. Через три месяца, ночью, в магазин, который находился с другой стороны дома продавца, забрались два человека. Балбес первый почуял неладное и принюхался. А потом так страшно завыл, что даже привыкшие к нему жители деревни перепугались. А уж не знакомые с ним воры вовсе едва с ума не сошли. В ужасе они побросали утюги с ведрами и бежали.
С тех пор Балбеса в деревне зауважали и стали носить ему еще больше всякой еды. А приехавший по поводу неудачного ограбления милиционер сказал, что это у пса не дефект, а необычная способность и попросил Тимофеева продать Балбеса.
— Ну уж нет! — ответил Тимофеев.
И был, конечно, прав, потому что во всем мире больше нет собаки с таким необычным дефектом. С дефектом речи.
— Осенью ветер сдувает с деревьев листья и ворон. Долго они вперемешку носятся в небе. Но потом вороны возвращаются на деревья, а листья падают на крыши и перекопанные к зиме грядки.
Неуютно воронам на голых ветках. Но улетать с другими птицами они не хотят. Слишком привыкли к этим местам. Знают тут каждое дерево, каждую печную трубу, где можно греться длинной, холодной зимой.
«Во дворе трава, на траве дрова», — подумал я, подходя с топором к стопке поленьев.
Правда, трава наша уже пожелтела, потому что на дворе стояла осень. По ночам лужи затягивались льдом, и я решил, что пора рубить дрова.
Поначалу дело шло хорошо. А потом попалось сучковатое полено, которое кряхтело, трещало, но колоться не хотело. Я тоже кряхтел, однако уступать не собирался. Наконец я решил передохнуть и стал смотреть в небо, потому что в землю глядеть уже надоело.
И тут я увидел ворону. Она то поднималась к облакам, то ныряла к земле, то выкручивала над крышами фигуры. Я поначалу не понимал, чего ворона делает. А потом увидел, что она играет с сухим листком: поднимет его, выпустит из клюва и ловит.
— Чего ты, милый, вдруг дрова не колешь? — На крыльцо вышла Анна Петровна в стареньком пальто.
