— Я должна как можно лучше использовать сегодняшний и завтрашний день. Может случиться так, что они окажутся моими последними днями свободы на этой земле.
Виктор настороженно взглянул на нее. Его так и подмывало сказать, какие перед ней открылись перспективы: после смерти отца она заправляла в Мирандоле, и двоюродная бабушка, хотя и строгая, все же не была Горгоной.
— Вивиан, я не вижу, чтобы сейчас кто-то ограничивал твою свободу!
Она повернулась к нему, ее большие карие глаза сверкали, одной рукой она уперлась в узкую талию и подала красивые плечи немного назад, будто бросая юноше вызов.
— На этой неделе приезжает мой дядя — он даже не счел нужным уточнить, в какой именно день это произойдет. Надеюсь, что не раньше пятницы, ибо его письмо я получила только что. Все эти месяцы после смерти дорогого папы он называет себя графом де Мирандолой и явится сюда, чтобы завладеть имением.
— Странно. Мне казалось, что этого человека мы больше никогда не увидим. Даже когда его назвали наследником, мне и в голову не приходило, что он может в самом деле сюда вернуться. Сначала ведь так и было, правда? Он был ранен и лежал в канадской больнице.
— Да, но прошло несколько месяцев, и он выздоровел. Осада Квебека давно закончилась, еще на Рождество. Одному Богу известно, чем он занимался с тех пор, — наверно, вычислял стоимость Мирандолы, чтобы решить, есть ли смысл возвращаться во Францию.
Они достигли извилистой дорожки, ведущей через лес к озеру, и оказались в прохладной тени. На его охотничьей куртке и ее платье играли ярко-синие и серые блики. Пока они спускались вниз, тишину нарушало лишь пение лесных птиц.
— Какие неприятности тебе сулит его возвращение? — спросил Виктор.
— В худшем случае — потеря свободы. Он почти ни во что не ставил моего отца, так что я для него ничего не значу. Я окажусь целиком во власти человека, ноги которого здесь не было почти двадцать лет.
— Но если твой дядя вернулся по велению долга перед семьей, кто знает, может, он будет вести себя разумно?
Вивиан состроила кислую гримасу, и Виктор нежно улыбнулся ей, сознавая, что не обрадуется, если их непринужденным отношениям, постоянному обмену мнениями придет конец. У нее есть причины быть недовольной приездом дяди, а у него их найдется еще больше.
— У меня возникло неприятное ощущение, будто я уже знаю его, когда начала читать его письма, — сказала девушка. — Они лежат в столе в библиотеке, их с любовью хранил отец. Однако в письмах дяди нет любви. В них много говорится о Канаде и Луизиане, о войне, в которой он участвовал, но нет ни слова о нем самом. А если он интересуется жизнью в Мирандоле или делами моих родителей, то в его словах не чувствуется доброты. Он не может выдавить из себя ни одной теплой фразы.
— Это правда, такие люди, как твой отец, встречаются редко. Я не знал более дружелюбного человека. Что же до твоего дяди, думаю, тебе следует встретиться с ним, а уже потом делать выводы. Но если он настоящий людоед, я постараюсь защитить тебя.
Вивиан одарила Виктора благодарной улыбкой и взяла его за руку. Ее лицо просветлело, когда они оказались у поворота, за которым среди корней деревьев расползались низкие кустики.
— Смотри, земляника.
Она сошла с дорожки на поросшую мхом впадину.
— Осторожно, здесь могут быть змеи!
— О, должно быть, они уже почувствовали, что я иду сюда, — ответила она, оглянувшись через плечо.
— Какая ты смелая, — пробормотал Виктор, затем улыбнулся, заметив ее притворное негодование.
Она протянула ему горсть малюсеньких ягодок, и они снова начали спускаться с холма. Здесь деревья стали гуще. За березовой рощей мелькнул пруд, где плавали утки, но Шерси настойчиво величали его озером.
Вивиан задумалась.
— Только вспомни, как мы маленькими гуляли по этому лесу и играли в разные дикие игры — в индейцев и солдат. И нас почему-то манит земля, которой мы никогда не видели. Интересно, перестают ли люди предаваться мечтам, когда им исполняется восемнадцать или девятнадцать лет?
— Может быть, если они теряют всякую надежду. Ты права, странно, что Америка так важна для нас. Я ничего не могу поделать с собой, если Лафайет пылает огнем всякий раз, когда мы встречаемся. Но тебе не пришло в голову: может, во всем виноват твой дядя, хотя ты и не видела его? Как-никак ты все время слышала о том, где он воевал. В Канаде, с индейцами.
Она покачала головой:
— Вряд ли. Мои родители так редко говорили о нем. Нет, я думаю, что Северная Америка у меня в крови. Я не могу объяснить, почему она так важна для меня. Я помню один ужасный день, когда мы узнали, что подписан договор и Франция проиграла войну. Наверно, мне тогда было пять лет. К нам пришли гости — глупая старуха с мужем. После того как меня представили им, они продолжали весело болтать о множестве других дел, и я в конце концов громко произнесла: «Как вы можете улыбаться после того, как мы потеряли Канаду?»
Взглянув на Вивиан, Виктор представил ее пятилетней малышкой с точно таким же удивленным выражением лица.
— И что было дальше?
— Мама отвела меня в сторону и спокойно рассказала, что их сын в 1758 году погиб при Луисбурге. После этого я почувствовала себя еще более несчастной, но совсем не так, как сейчас.
После неловкого молчания Виктор произнес:
— А теперь американцы потерпели неудачу, пытаясь сделать то же самое. Им не удастся взять Канаду.
Вивиан встрепенулась:
— Но они сберегут собственную страну. Я уже вижу, как американцы это сделают, будто марширую вместе с ними. Как здорово было бы отправиться туда и оказаться вместе с ними, помочь им. Посмотреть, как они избавятся от короля Георга, всех его налогов и создадут республику на своей территории.
— Лафайет думает так же. Он уже завтра снарядил бы корабль, если бы смог.
— И я тоже! Знаешь, если бы я могла закрыть глаза и, открыв их, оказаться бы в городе своей мечты, то мне больше по душе пришлась бы Филадельфия, нежели Париж.
Она дошли до озера, в дальнем конце которого среди тростника и старых ив копошились утки и куропатки. Вивиан рассыпала стебельки и листья земляники по воде ниже поросшего травой берега, на котором они стояли. Ее гладкая кожа на шее и плечах выделялась бледностью при свете солнца.
— Мне бы хотелось оказаться там прямо сейчас.
Виктор, с восхищением наблюдавший за ней, сказал:
— Разве тебе не было бы страшно, ведь вокруг Пенсильвании рыщут англичане?
— Конечно, нет, если бы мы были вместе! — Она взглянула на него, и ее щеки чуть зарделись. — То есть я, конечно, предпочла бы, чтобы у тебя под рукой оказался полк солдат. Разве твой драгоценный маркиз Лафайет не может устроить это при наличии связей среди военных?
— И при своих девятнадцати летах. — Виктор вздохнул.
