Эльза Даль Монего описывает юного Сальери так: «Он был невелик ростом, ни толстый, ни тонкий, смуглый, с ярко-черными глазами и волосами. <…> Одевался он модно, но избегал излишеств, очень любил конфеты и варенье, но при этом не любил вино и пил только воду. У него была мания чистоты и порядка, и это может стать интересной темой для фрейдистских исследований. Он был щедр со всеми, очень религиозен и весел. Его хобби составляли литература и долгие прогулки в одиночестве, которые, возможно, помогали ему медитировать»{5}.
Как уже говорилось, его старший брат Франческо оказался очень способным скрипачом. Ему часто приходилось играть на церковных торжествах в районе Леньяго. Антонио сопровождал его и помогал, чем мог. Когда Антонио было десять лет, Франческо уехал играть в соседнюю деревню и не взял с собой брата. Но мальчику очень хотелось послушать замечательную музыку. А посему, не спросив разрешения у родителей, он самовольно отправился туда пешком. Естественно, родители были очень обеспокоены исчезновением сына, а когда он вернулся домой, отец пригрозил запереть его в комнате на неделю и посадить на хлеб и воду. Конечно, это была всего лишь угроза — любящий отец никогда бы так не поступил. Но мальчик, очень любивший сладкое, воспринял всё всерьез и стал, на всякий случай, запасаться сахаром у себя в комнате.
Похоже, Антонио, как и его старшему брату Франческо, приходилось часто испытывать терпение отца, разрывавшегося между необходимой строгостью воспитания и тщательно скрываемой всепрощающей любовью.
Вундеркиндом юный Сальери, «скорее всего, не был, но имел красивый голос, отличный слух и незаурядные способности»{6}.
Научившись кое-чему у старшего брата, мальчик затем упражнялся в игре на клавесине под руководством соборного органиста Джузеппе Симони, который, в свою очередь, был учеником знаменитого падре Мартини[2]из Болоньи.
Когда Антонио чуть подрос, он начал бунтовать против показной суровости отца и при этом достиг значительных успехов в области понимания музыки. Для этого, как утверждает его друг Игнац фон Мозель, он стал все чаще и чаще убегать в соседние города, чтобы слушать там музыку, и посещал мессы в находившемся поблизости монастыре. На неизбежные, но не слишком суровые наказания он со временем вообще перестал обращать внимание.
Музыкальное обучение Антонио шло успешно. Занимался он усердно, строго следуя тогдашним строгим музыкальным правилам. Его трудолюбие и сосредоточенность (и это отмечали все) были просто изумительны.
Безоблачное детство Антонио Сальери, однако, было недолгим. 23 февраля 1763 года умерла его мать — ей едва минуло сорок. А вскоре, 27 ноября 1764 года, вслед за ней ушел в мир иной и отец, потерявший к тому времени всё состояние в результате неудачных торговых махинаций. Ему было 62 года. Злополучные торговые операции совершенно разорили его, и он «умер от огорчения»{7}.
Так четырнадцатилетний Антонио остался полным сиротой. Некоторое время он жил в соседней Падуе со своим старшим братом, а затем его приняли на воспитание друзья отца. Это была семья Мочениго — одна из самых богатых и аристократических в Венеции. Ее глава, Джованни Мочениго, состоятельный меценат и любитель музыки, был хорошим знакомым отца Антонио, и он «проявил интерес к пятнадцатилетнему мальчику и взял его к себе в Венецию», где талантливый подросток «поселился в одном из дворцов семейства Мочениго»{8}. По всей видимости, именно Джованни Мочениго решил дать мальчику более серьезное музыкальное образование. Во всяком случае, в Венеции Антонио Сальери с 1765 года изучал basso continuo[3]у композитора и второго органиста собора Святого Марка Джованни Баггиста Пешетти[4], а также обучался гармонии и основам пения у известного тенора Фердинандо Пачини.
* * *
Венеция, подобно Венере, возникшая из недр моря, в то время уже давно прекратила войны с турками и пребывала «в сладостном бездействии».
Притаившись в глубине своих лагун, она не принимала больше участия в серьезных политических событиях, совершавшихся в Европе, заботясь исключительно о сохранении своего спокойствия и ограждении себя от соприкосновения с новыми идеями, со всех сторон проникавшими на территорию нынешней Италии.
Правил тогда в Венеции 118-й по счету дож Альвизе Мочениго IV, родственник Джованни Мочениго. Обессиленная роскошью и бездействием, Светлейшая Республика еще не была разбужена Великой французской революцией, и ее руководство все более и более склонялось к нейтралитету. Точнее, одна партия выступала за союз с Австрией, а другая — за союз с Францией.
Приехав из маленького провинциального Леньяго, Антонио Сальери первое время был буквально ослеплен великолепным зрелищем, представшим перед его глазами. Всё, что он прежде слышал об этом уникальном городе, не могло сравниться с увиденным. Пламенное и романическое воображение юноши даже в самых смелых грезах не создавало ничего, подобного настоящей площади Святого Марка, Дворцу дожей и Большому каналу, протекавшему через город, разделяя его на две неравные части, связанные красивейшим мостом Риальто. Сердце его наполнялось гордостью при взгляде на великолепные дворцы, в которых каждый камень свидетельствовал о славе народа, где все были дворянами, художниками, музыкантами или моряками. Антонио гордился тем, что принадлежит к нации, сыгравшей столь значительную роль в мировой истории, и в своем юношеском тщеславии был счастлив, что оказался связан со старой аристократией, считавшей своим наследием славу и могущество Венеции.
Со времени своего приезда в «город тысячи каналов» Антонио ощущал в себе какую-то внутреннюю силу. Само собой разумеется, эти мечты пятнадцатилетнего юноши были пока так же неопределенны, как и цели, к которым он стремился. Он просто шел по пути, который указывало ему воображение, и был очарован мыслью, что принадлежит к небольшому числу избранных.
На занятиях с Джованни Баггиста Пешетти и Фердинандо Пачини он трудился с терпением монаха и жаром новичка, который поставил перед собой цель — во что бы то ни стало завоевать место на пиру жизни. Врожденная сообразительность позволяла ему быстро извлекать из преподававшегося самые драгоценные песчинки. Ну а Джованни Мочению, видевший все это, всей душой привязался к своему воспитаннику и старался ни в чем ему не отказывать.
