Рамиро вышел из уборной, прошел коридор, опять заглянул в ее комнату, не увидел Арасели и снова заперся у себя. Бросившись на кровать одетым, он приказал себе спать. На несколько минут он потерял ощущение времени, потом расстегнул рубаху и повернулся на другой бок, безуспешно пытаясь найти удобное положение. Он не мог уже перестать думать о ней, не представлять ее себе раздетой. Что делать, он не знал, но надо было что-то предпринять. Выкурив едва до половины несколько сигарет, Рамиро поднялся и посмотрел на часы. Половина второго. «Что со мной? — спросил он себя. — Надо спать». Вместо этого он открыл дверь и снова выглянул в коридор.
Полная тишина. Из-за полуоткрытой двери, ведущей в комнату Арасели, свет уже не пробивался; только отблеск жаркой луны, светящей в окно комнаты, тускло отражался в коридоре. Рамиро растерялся, ему стало стыдно за свои фантазии. Дети растут, но не настолько. Правда, она смотрела на него упорно, как зачарованная, но это отнюдь не значит, что она хотела его обольстить. Она для этого слишком мала. И конечно же, она еще невинна, а все эти многозначительные взгляды — лишь плод его воспаленного, похотливого воображения. Но в то же время он думал: заснула ведь, обольстительная кобылка, испугалась и уснула. Он поразился неожиданной злости, но в то же время отлегла тяжесть в желудке. Пошел к уборной, сказав себе, что сразу же вернется в свою комнату и ляжет спать, но в эту минуту услышал, как заворочалась в своей постели девушка. Он подошел к ее полуоткрытой двери и заглянул внутрь.
Арасели лежала с закрытыми глазами, повернувшись лицом к окну, к луне. Почти голая, только крохотные трусики сжимали ее узкие бедра. Скомканная простыня прикрывала ей одну ногу и открывала другую, как будто ткань превратилась в неясный мужской орган, подкрадывающийся, как вор, к ее лону. Обвив руками грудь, она спала на левом боку. Рамиро тихо стоял в дверях, разглядывая ее, пораженный ее красотой; во рту пересохло; он понял, что хочет ее, и задрожал всем телом.
Если даже она и спала, то неглубоким, беспокойным сном, и пробуждение было мгновенным. Арасели пошевельнулась, разжала руки и повернулась на спину. Взглянув на дверь, она увидела Рамиро, быстро закрылась простыней, но правая нога осталась снаружи и отражала лунный свет.
Так, в молчании, они смотрели друг на друга несколько секунд. Рамиро вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Опершись о косяк, тяжело дыша, он заметил, как грудь его все поднималась и опускалась помимо его воли. Он дрожал. Потом улыбнулся, чтобы успокоить девушку, может быть, потому, что сам слишком нервничал. Она напряженно, молча смотрела на него… Он медленно приблизился к постели, сел, не переставая смотреть ей прямо в глаза, настойчиво, будто сознавая, что таким образом остается хозяином положения. Он вытянул руку и нежно, почти не касаясь, погладил бедро и провел рукой по ее ноге; но почувствовав едва заметную дрожь Арасели, прижал руку сильнее, как бы стремясь вдавить ее в тело. Усевшись поудобнее на постели, Рамиро приблизился к девушке, сохраняя на лице что-то вроде трогательной улыбки, больше похожей на гримасу, исказившуюся внезапным тиком, от которого дергалась его левая щека.
— Я хочу только потрогать тебя, — зашептал он почти неслышно, язык не слушался его. — Ты так красива…
И он начал ласкать девушку обеими руками, теперь уже вдоль всего тела, и все смотрел на нее, на свои руки, которые поднимались по ее ногам, по бедрам, соединились на животе, медленно и нежно поднялись и вновь сомкнулись на ее груди. Арасели замерла.
Рамиро опять посмотрел ей в глаза.
— Какая ты красавица! — сказал он и только тогда заметил ужас, сковавший ее. Казалось, она вот-вот закричит: рот был открыт, глаза округлились.
— Успокойся, успокойся…
— Я… — выговорила она почти шепотом. — Я сейчас…
И тогда он закрыл ей ладонью рот, заглушая ее вопль. Она начала упираться, в то время как он, умоляя ее не кричать, лег на нее, удерживая всем своим телом, и все ласкал ее, целовал в шею, шепотом уговаривал замолчать. И тут же, ужаснувшись, но не в силах заглушить в себе страсть, Рамиро начал покусывать ей губы, чтобы девочка не могла кричать. Он протиснул свой язык сквозь зубы Арасели, в то время как его правая рука нащупала в трусиках и гладила выпуклость лобка, покрытого волосиками; он возбуждался все больше и больше. В отчаянии девушка затрясла головой, стараясь освободиться от рта Рамиро, чтобы вдохнуть воздуха, и тогда он, совсем обезумев, в бешенстве ударил ее кулаком, как ему показалось, не очень сильно, но достаточно для того, чтобы она смирилась и тихо заплакала, повторяя: «Я закричу, я сейчас закричу…» Однако не сделала этого, так что Рамиро позволил ей вздохнуть и даже застонать, сдернул с нее трусы и расстегнул свои брюки. В момент совокупления у нее вырвался вопль, который Рамиро сразу же затушил, еще сильнее прижав губы к ее рту. Но так как Арасели продолжала стонать все громче и громче, он снова ударил ее, на этот раз сильно, и прижал к ее лицу подушку, продолжая размеренно-порывистыми движениями овладевать девочкой, которая сопротивлялась, как зверек, как раненая чайка.
Под конец Рамиро, в бешенстве, заглушая внутренний голос, который повторял ему, что он превратился в скота, чуть-чуть открыл лицо девочки и ужаснулся ее потерянному взгляду, полным слез глазам, которые смотрели на него с ужасом, словно он был чудовищем. Он снова прикрыл ей лицо и начал глухо бить кулаком по подушке. Арасели сопротивлялась еще некоторое время. Но Рамиро бил все сильнее, и она мало-помалу затихла, а он смотрел в окно и все думал, до чего же в эту ночь жаркая луна.
III
Он не помнил, как добрался сюда, но вдруг обнаружил, что стоит рядом с «фордом», все еще задыхаясь. Рамиро открыл дверцу машины и сел за руль. Но он был слишком возбужден и еще не мог управлять. В полном смятении он зажег сигарету и посмотрел на часы, было двадцать пять минут третьего.
Он затянулся несколько раз. «Надо выпить чего-нибудь покрепче и понять, что же произошло», — подумал он. Пока что было ясно одно: надо бежать. Арасели перестала сопротивляться, будто впала в летаргический сон, он не помнил, что было дальше. Ему было слишком страшно посмотреть, умерла она или нет, он вдруг почувствовал себя убийцей. Бежать, ясно, но куда? «В Парагвай», — сказал он себе, через три часа он уже будет на границе. Пересечет ее, потом, когда придет в себя, решит, что делать дальше. Может, позвать друзей, оправдаться? Но как? Разве сможет он объяснить, что произошло этой страшной ночью, почему он вел себя, как скот? Нет, лучше исчезнуть… сменить имя, документы, уехать через Парагвай в Боливию или Бразилию и затеряться там в тропических лесах Амазонки. «Безумие», — подумал он. Может, сдаться? По крайней мере это честнее. И, как ни странно, такой наиболее человечный выход был бы для него самым естественным: подчиниться закону. Да, надо немедленно найти адвоката, который проводил бы его в полицию. Сначала его поместят в камеру, он там выспится. Спать… Единственное, чего ему хотелось в эту минуту. Забыть о своем безрассудстве, о своей жестокости, которой он никогда раньше в себе не замечал и о которой сейчас ему было мерзко вспомнить.
