Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
А приход большевиков к власти сам по себе закономерно означал начало холодной войны с остальным миром. Вот когда все это началось!
Непосредственной причиной противостояния стал отказ внешнего мира признать правительство большевиков и вооруженное вмешательство европейских держав, Соединенных Штатов и Японии в российские дела.
Страны Антанты прислали свои воинские контингенты, дабы противостоять немцам и австрийцам, с которыми большевики заключили сепаратный мир. А уже потом стали поддерживать Белое движение, поскольку его руководители выражали готовность исполнять свой союзнический долг и продолжать сражаться против кайзеровской Германии и Австро-Венгрии. Правительства генерала Деникина на Юге России или адмирала Колчака в Сибири представлялись более законными выразителями воли российского народа, чем большевики, захватившие власть в Петрограде в результате военного переворота.
Писательница Зинаида Гиппиус, ненавидевшая революцию, откровенно радовалась приходу иностранных войск, как и немалая часть российской публики. 7 февраля 1918 года записывала в дневнике: «Сейчас мы опаснее, чем когда-либо, опасны для всего тела Европы. Мы — чумная язва. Изолировать нас нельзя, надо уничтожать гнездо бацилл, выжечь, если надо, — и притом торопиться, в своих же, в своих собственных интересах!»
Самой масштабной была попытка подкрепить военной силой небольшевистские правительства в Сибири и на Дальнем Востоке. По этой причине советская власть окончательно установилась там лишь в 1922 году. В книге, которую вы держите в руках, этой главе истории, имевшей далеко идущие последствия, уделено особое внимание.
Исследования последних лет показывают: военная помощь Антанты не сыграла такой значительной роли в Гражданской войне, как было принято считать в советские годы. Едва закончилась Первая мировая, как европейские державы практически утратили интерес к России, вывели свои воинские контингенты и прекратили помогать белым. Но Ленин и большевики — в пропагандистских целях — преувеличивали роль и значение интервенции, формируя представление о западных странах как о злейших врагах советской власти. Это придавало масштабность победе большевиков: одно дело разгромить белые армии, другое — одолеть четырнадцать держав Антанты.
После Гражданской войны противостояние продолжилось. Большевики считали своим первейшим долгом сокрушить правящие режимы в соседних и несоседних странах и совершить мировую революцию. Поддерживали радикальных социалистов деньгами и оружием. Возможно, говорили на эту тему больше, чем делали, но им верили.
Русские блюда, язвительно писал один из руководителей Коминтерна Карл Радек, подаются в европейских ресторанах без острого соуса настоящей московской кухни. Конечно, этот соус слишком остер для буржуазного желудка, поскольку состоит из трех компонентов, без которых не может быть настоящего русского блюда, — революции, диктатуры пролетариата и правящей компартии…
Европа побаивалась такого соседа, держалась настороженно, пыталась окружить «санитарным кордоном». А в нашей стране ненависть к Западу, Америке, вообще внешнему миру намеренно культивировалась властью. Все десятилетия советской власти государство тщательно изолировалось от внешнего мира. Никого не впускать и никого не выпускать… Старые мифы не умирали, потому что подкреплялись новыми. Запас злобы и вражды стратегического значения переходил от одного поколения к другому. Штампы советской пропаганды укоренились в сердцах и умах, хотя, если вдуматься, — эти страны нисколько не виноваты в несчастьях, постигших Россию в ХХ столетии.
Я знал одну женщину невероятно тяжелой судьбы; казалось, на нее обрушивались все несчастья, которые только могут случиться с человеком. И всякий раз она утешала себя одним. Тяжело вздохнув, говорила:
— Слава богу, хоть не в Америке живем.
Можно представить себе, каким адом на земле рисовались ей Соединенные Штаты. Она всю жизнь прожила при советской власти, нигде не была. Свято верила тому, что писали газеты, рассказывало радио и показывало телевидение.
Хорошо помню, как сам получил первый урок мировой политики. Мне было лет пять. В нашем доме что-то случилось с водопроводом. Весь подъезд тщетно пытался справиться с потопом. Взрослые бегали с тазиками. Ждали слесаря из домоуправления. Я побежал на улицу к приятелям. И увидел на дальней скамеечке нашего слесаря в приятном обществе коллег — судя по их одинаковым чемоданчикам с инструментами.
— Значит, кто наши враги? — Слесарь загибал пальцы. — Во-первых, Америка…
Джентльмены с чемоданчиками конечно же знали, что пострадавший от потопа подъезд ждет, когда они займутся делом. Но мыслимо ли прерывать дискуссию такого высокого уровня ради столь ничтожного дела, как починка водопровода? Да и стоит ли размениваться на мелочи, когда вокруг одни враги…
Впрочем, была еще одна причина ненавидеть Запад. Православный философ Георгий Петрович Федотов описывал настроения в России после Первой мировой, революции и Гражданской войны: «Русское национальное чувство было уязвлено глубоким поражением, разделом, падением России и, не желая взять на себя ответственность, не имея мужества покаяния, стало искать виновника вне себя — на Западе».
В результате Россия противостояла тогда всему миру. Ненависть к Западу была и важнейшим мобилизующим лозунгом, и элементом самозащиты — чтобы туда не ездили и не сравнивали уровень жизни.
— Вот, товарищи, зарубите себе на носу, что пролетарии Советского Союза находятся в осажденной крепости, — говорил в ноябре 1934 года член политбюро и формальный глава государства Михаил Иванович Калинин, — а в соответствии с этим и режим Советского Союза должен соответствовать крепостному режиму.
Но дело не только в пропаганде. Какой виделась картина мира руководителям нашего государства? Они-то все знали и понимали или тоже находились во власти собственной пропаганды? И как подобные представления о мире отражались на внешней политике страны в двадцатых и тридцатых годах? Об этом тоже пойдет речь в этой книге.
Итак, как все это происходило?
Часть первая. Интервенция и мировая революция
Граница на замке
3 ноября 1917 года Петроградский военно-революционный комитет отправил комиссару станции Торнео на финляндско-шведской границе — в условиях войны это был единственный безопасный путь из России в Европу — короткую телеграмму: «Граница временно закрыта. Без особого распоряжения Военно-революционного комитета никто пропущен быть не может».
Позже последовало разъяснение. Иностранным дипломатам дозволялся проезд в обе стороны. Уезжать из России имели право только обладатели специальных разрешений Военно-революционного комитета. А беспрепятственно возвращаться в Россию могли политэмигранты. Всем остальным после Октябрьской революции въезд и выезд из страны был закрыт. Вот когда впервые опустился железный занавес и Советская Россия отгородилась от всего мира.
Мир не признавал власть большевиков — Совет народных комиссаров. Но в Смольном не собирались раньше времени ссориться с мировыми державами. Первый контакт иностранных дипломатов с советской властью состоялся 8 ноября 1917 года. Военный атташе Великобритании в России и одновременно начальник британской военной миссии бригадный генерал сэр Алфред Нокс прибыл в Смольный, где расположился Совет народных комиссаров, и попросил освободить взятый в плен при захвате большевиками Зимнего дворца остававшийся верным Временному правительству женский батальон (см. «Российская история», № 5/2012). Ему охотно пошли навстречу.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
