Так что один Иосиф Виссарионович и остается. Тем важнее и актуальнее любой отзыв о нем, о его правлении и его ближайших соратниках. А главное — о результатах его правления.
В общем и целом
Но вернемся все-таки к бериевским дневникам. Итак, анализ.
С чего начать? Общий фон дневника — обилие нецензурных выражений, ненависть к новой России, пещерный антисемитизм (последние два фактора — у комментатора, а не у самого Лаврентия Павловича, по крайней мере в первых двух томах; о третьем мы еще скажем), сетования из серии «не всех еще искоренили» (а вот это — у обоих, и вообще это любимая присказка сталинистов — «мало стреляли»; похоже, такого, чтобы стреляли «не мало», у них просто не бывает). Однако к чести Берия надо сказать, что у него количество таких рассуждений с течением времени постепенно уменьшается — в отличие от его комментатора.
В целом же пассажи такого типа раскиданы по всей книге; приведу только один (1. С. 205–206): дескать, в новых отраслях (в авиации, в танках) вредительства меньше, чем в старых (артиллерия или пути сообщения), потому что в последних работает много «старых (царских. —Д. В.) кадров», их, конечно же, «почистили, да не всех». Мы еще увидим опровержения этого тезиса самим же Лаврентием Павловичем, но сам примитивно-классовый подход интересен. Мы говорили о ненависти к новой России, но и к старой ее тоже более чем достаточно — по крайней мере у комментатора.
Чего стбит хотя бы фраза о «русских» (кавычки Кремлева. — Д. В.) царях. На этой фразе вообще необходимо остановиться подробнее. Рассказывая о неудачной Харьковской операции (май — июнь 1942 г.), Кремлев цитирует известного физика (а во время Харьковского сражения — гвардии майора) О. Д. Казачковского (как и всегда у него, без ссылки на источник): мол, неудача вызвана тем, что наступающие захватили склады, приготовленные немцами для своего наступления, а там был в том числе и шнапс; вот и «отметили». И комментирует: тут надо винить «расейский» «ванькизм», веками воспитывавшийся в определенной части русского народа «русскими» царями (2. С. 50–51).
Здесь мы с удивлением остановимся. «Ненавидеть Сталина — значит ненавидеть Россию», — с некоторых пор, как уже отмечалось, любят повторять поклонники «вождя народов». Но вот конкретный пассаж, после которого нельзя не спросить: ну и кто считает русский народ пьяным быдлом? И кто ненавидит Россию?
Даже если все сказанное о пьянстве и «российском ванькизме» правда, то позволительно спросить: неужели за четверть века своей власти большевики не смогли навести порядок хотя бы в этом вопросе? Чем бороться с по большей части вымышленными заговорами (о фантазиях Сталина, Берия и Кремлева в этой области мы еще будем говорить неоднократно), боролись бы с таким размахом против пьянства!
Впрочем, было ли с чем бороться? Я, по крайней мере, не припомню примеров, чтобы какое-нибудь наступление старой русской армии сорвалось из-за того, что солдаты захватили вражьи склады с водкой и перепились. Так, может, не в наследии «проклятого царизма» дело (если рассказанное о харьковском казусе — правда, конечно)? Но к этому я еще вернусь.
По всей книге раскидана и ненависть к интеллигенции. Вот, например, Берия задается вопросом: почему Франция проиграла войну Германии в 1940 г.? И отвечает на него очень просто: интеллигенция без войны была готова сдаваться: «Ну, эта ср. нь везде ср. нь» (1. С. 174).
Не мешало бы добавить: значительную часть «интеллигенции, готовой сдаваться без боя», составляли французские коммунисты, которые после подписания пакта Молотова — Риббентропа по указанию из Коминтерна приняли резолюцию о «поражении своего правительства в империалистической войне», за что, кстати, ФКП 26 сентября 1939 г. и была запрещена. Советские историки очень любили смаковать факт запрета французской компартии, но, естественно, умалчивали о его причине.
Вообще, к тому, кто и где был готов сдаваться без боя, мы еще вернемся, а пока вспомним: бериевское отношение к интеллигенции — для большевиков обычное. Как там у Ленина: «Не мозг нации, а г…». Лягает Лаврентий Павлович и интеллигенцию советскую: «Эти зас. нцы интеллигенты как плохо, ноют, как чуть наладилось, задницу готовы целовать». Это, правда, он цитирует Сталина (март 1942 г.), однако и сам тут же добавляет: «Гнилой народ. И нельзя без них, и воли давать нельзя» (2. С. 29–30). А вот запись от 1 апреля 1948 г.: «Первое апреля. Говорят, день дурака. Значит, большой праздник. У нас дураков хватает. Вчера Коба собирал творческую интеллигенцию. Как раз к празднику» (3. С. 59). Впрочем, и этого отношения к интеллигенции у Лаврентия Павловича вроде бы с годами становится меньше, особенно после войны. Но об этом дальше.
Пока же поговорим об отношении к интеллигенции со стороны большевиков (по крайней мере, довоенных) в целом, которое мы только что отметили. Стбит ли после этого удивляться (а удивляются многие, отнюдь не только сторонники советского режима, но и, например, такие современные авторы, как А. М. Буровский),[3]что интеллигенция в массе своей постепенно переходила в оппозицию к режиму, насколько, конечно, таковая вообще была возможна в СССР.
Так вот, удивляться-то на самом деле нечему: причина — не только такое вот третирование, но и вообще лишение свободы. Еще за 30 лет до процитированной записи в бериевском дневнике, в 1918 г., философ Лев Шестов писал: «Люди талантливые, даровитые по самой своей сути не могут мириться с рабством. Им как воздух нужна свобода. Большевики этого не понимают». Так и не поняли — и через 30 лет, и через 90… Едва ли поймут и через 900…
Интересен еще один пассаж: отрицается (комментатором) садизм Берия на том основании, что садист не может не любить охоту, а Берия ее не любил (1. С. 209). Логика железная (независимо от того, был Берия садистом или нет или был, но не всегда)! Для сравнения вспомним: кто там у Гитлера в окружении был заядлый охотник? Разве что Геринг. Но он-то как раз в особом садизме замечен не был!
Размах и направленность репрессий
О чем рассказал дневник
А теперь перейдем к конкретике. Начнем с размаха репрессий. В комментариях имеется много анонимных (без указания конкретного источника, что, впрочем, как уже сказано, как для дневника, так и для комментариев к нему норма) ссылок непонятно на какие документы — причем не только в связи с репрессиями. Но нас интересуют они.
Например, вот количественные данные о репрессиях 1940–1941 гг. в Прибалтике (1. С. 251). Из этих данных следует, что репрессировано было всего-то 40 с небольшим тысяч, точнее 40 178 человек, в том числе арестовано 14 467 (5664 в Литве, 5625 в Латвии и 3178 в Эстонии) и выселено 25 711 (соответственно 10 187, 9546 и 5978), «включая три тысячи шлюх и бандитов»). О «шлюхах и бандитах» в прилагаемой комментатором таблице мы не видим ни слова, но даже не это самое важное.
