Сначала Верка поползла на кухню к крану. Вчерашняя попойка давала о себе знать. Умылась. Расчесала фиолетовую гриву. Действительно, похоже на баклажан, как и было обещано на этикетке. Только на что тогда похожа морда, на огурец? Точно, особенно цветом. Зеленый огурец, украшенный веснушками. Тьфу! Ладно, зато ноги есть. Пока не переломали и не выдернули. Такие угрозы поступали регулярно, уж больно егозиста была Верка.
Надо сказать, что по поводу своей внешности она в детстве, конечно, комплексовала. Но лет в четырнадцать, получив в подарок от природы сформировавшуюся фигуру и пожав первый урожай мужского внимания на улице, поняла, что особенных причин для тоски у нее нет, только успевай отбиваться. В последующем свой женский потенциал стала расходовать экономно, без нужды не тратясь, и в основном таскала замызганные джинсы и тапочки. Интересно, что нужно этой гадине? Денег не дам. Самой жить не на что. В холодильнике мышь повесилась, пусть заглянет, убедится. А она заглянет. Она везде нос сунет, сволочь. Уже тут, уже в дверь звонит. Быстро прибежала, значит, припекло.
В дверь ввалилось раздобревшее в свете последних событий ее сумбурной жизни тело Маши, упакованное в турецкие тряпки. Верка ожидала сшибающего с ног водопада речи, но Маша, поздоровавшись, молчала. Взгляд ее шарил по Веркиному лицу испытующе-воровато. Всего чего угодно ожидала, только не этого. Что это с ней?
— Давай посидим. Я бутылочку принесла, помидорчики. Разговор есть.
— Какая бутылочка? Ты же грудью кормишь. На кого ребенка бросила?
— На бабку, на кого еще. Ничего. И уже не кормлю. Не до этого. Два месяца кормила, молока полно, как всегда, и два месяца орал как резаный. Днем и ночью. Я его чистым адреналином кормила, понимаешь? Сама на психах. Сейчас на каше — спит третий день, как слон. Два раза в день просыпался. Ну да ладно. Я не об этом. Вер, золотой, ты не догадываешься, зачем я? Думаешь, денег занять? Нет, что ты. Я на мели, ты же знаешь, все продала подчистую. Но я не за этим. А деньги ты мне сама отдашь. Я ведь знаю про сто баксов. Твой козел протрепался Милке, она — мне. Отдашь сама и не пожалеешь. Я ведь уезжаю, Верочка. И просто так уехать не могу, потому что не увижу тебя больше. А бабки — тьфу, ты еще найдешь. Козлов на улицах много бродит и в тачках ездят, а к тебе они липнут, стоит захотеть.
— Я что-то тебя не поняла.
— Ты не поняла, но почувствовала, по глазам вижу. Верочка, я же тебя с рождения знаю, я тебя в роддоме принимала.
— Оставь в покое мое детство. Говори, зачем явилась? Что продаешь на этот раз, барыга?
От Машиной наглости Верка начала свирепеть, но грубость Маша игнорировала, хотя обычно не спускала никому и ничего просто так.
— Давай выпьем, я не могу так сразу.
Странное дело, но на хабалистую Верку Маша влияла всегда. А сейчас почему-то особенно. Даже противно засосало под ложечкой, и Верка молча поплелась за рюмками, хотя пить не хотела.
Глава 2
Эти утренние события происходили в маленьком зеленом подмосковном городке, который в прежние времена отличался большими претензиями на светскость и изысканность, ибо произрос он в местных лесах и болотах на базе двух секретно-военных институтов, был откормлен не на общем скудном пайке, а на щедрых харчах министерства обороны. Раньше жить здесь не брезговали и академики, разрабатывающие золотую военную жилу. Зелено, чисто, уютно. От столицы недалеко — два часа на машине. А то и меньше. Что говорить о жителях окрестных деревень: они на ушах стояли, чтобы попасть в этот оазис, где вожделенная колбаса по прописке без очередей, да еще и вышколенные продавщицы могли ее нарезать, а это уж диковинка. В магазины их без прописки пускали, но и только. Стояли, смотрели, как местные законные жители, чаще всего хлюпики в очках и их худосочные бабы, отоваривались по двести грамм, а в душе кипела хорошо известная классовая ненависть. Кордоны преодолевали кто как мог, поэтому в городке население вскоре стало напоминать компот ассорти: нахрапистые селяне ужасающе быстро разбавляли очкастых интеллигентов и в таких комфортабельных условиях почему-то также ужасающе быстро спивались, валяясь в кустах, растущих в городе в изобилии.
В городок Машу занесло случайно. Приехала она с другого конца страны с мужем, ребенком и больной мамашей. Муж был из местных, сельских. Поселились у его родителей, стали жить. Маша еще одного ребенка родила. В вопросах деторождения она прозорливостью не отличалась, да и все вокруг так делали. Но мамашины припадки, которые прогрессировали с каждым месяцем, кого хочешь от семейной жизни отвадят. Отвадили и Машиного мужа, несмотря на его нетребовательный взгляд на жизнь. Разбежались. Маша получила первый нокаут, который запросто свалил бы с ног здорового мужика. Но поскольку ей валиться было нельзя, свалилось бы еще трое — одной веревкой связаны, она начала свою борьбу за жизнь. Методы борьбы нехитрые и всем хорошо известны. Но что может одинокая женщина? Работа в местном роддоме акушеркой ночь через ночь, чтобы хоть что-то заработать. Зарплата — слезы. Плюс — цветы и конфеты от благодарных пациентов. Спекулировала по случаю, знакомых имела множество в торговом мире. Была молода, и молодость выручала. Тогда еще, слава богу, Маша сама была конфетка: ладная фигурка, славная мордашка, пышная грива волос. Ну, двое детей — на ней ведь не написано. Да и жениться совсем необязательно. Потихоньку тянула с мужиков, стараясь и выбирать их с этим расчетом. На то и жила со своим семейством. Кстати, такой скромной проституцией занимались многие. Машу никто и не думал осуждать, а некоторые даже завидовали. Потому что жила она, в принципе, весело, не унывала, многим было похуже. Потому что у них не было такой внешности, такого характера, а были вместо этого алкоголики-мужья, которые регулярно колотили их, да еще норовили пропить что-нибудь из дому. Десять лет Маша ждала жилье, снимала квартиру, короче, тянулась изо всех сил. Все в конце концов утряслось. Даже мамаша вроде выздоровела. Но огонь непримиримости с такой жизнью горел в ней все время. Она ждала. Никто так жадно не мечтал о богатстве, никто так активно не веселился, никто так громко не смеялся. Наступили для нее долгожданные лучшие времена. Встретились, как обычно, в ресторане. To-се, а ты ничего, и ты ничего. Короче, стали жить. Мужик молодой, но тертый. Маша интуитивно просекла, что возможности у него есть. Он давно понял, что большие деньги заработать нельзя. Но это даже не главное — какой дурак этого не понимает? Были в нем дерзость и упрямство, умение завязывать связи, где надо. Короче, дело пошло. Он изо всех сил старался обставить все тихо. Но не такова была Машина натура — и понеслась ее душа в рай. Наряды, бриллианты, рестораны. Тащила все блескучее, как сорока. Понятно, изголодалась женщина, богатела очень громко, чтобы все знали. Как бы беря реванш у жизни. Хвасталась кормильцем на каждом углу и в доказательство своей благодарности и преданности решила родить. Все было хорошо, но судьба — редкая сволочь. Тут она и поднесла Маше. С пузом, беззащитная, она осталась, как рыба на берегу. Мужик в бегах, имущество описано, живот раздувается, окружающие злорадствуют. Но и не такое утрясалось. Нельзя исправить только смерть — это знают все. И родила Маша благополучно, и мужик ее потихоньку дрыгался-дрыгался — и приспособился. Помогли, укрыли, обогрели. На этом жизненном этапе она, тайком распродав все, что можно, отбывала к нему с новорожденным и средним сыном. От мамаши она избавилась каким-то хитрым образом, прописав у старого деда, а старшего уже забрали в армию. Груз тяжелый: годы, дети, нелегальное положение.
